Формула власти
Шрифт:
Доктор замолчал.
– Что произошло? – не вытерпел Ефим.
– Лично я полагаю, – размышляющее произнес Горынин, – как-то иначе стал работать гипофиз – эта загадочная железа желез, находящаяся у основания мозга… А он, в свою очередь, перестроил весь механизм мозга…
– Невероятно! – потер ладонью щеки майор. – Совершенно невероятно!
– Не так уж и невероятно! – возразил доктор. – Что мы знаем о человеческом мозге? Да, практически, – ни-че-го! Как мозг работает? На что способен? Зачем ему такой огромный резерв мощности? Не знаем ничего,
Доктор сцепил пальцы в замок.
– Причем, дальность его воздействия на других людей увеличивается… – словно сам удивляясь своим собственным словам, произнес Горынин. – Сначала он мог воздействовать только на тех людей, что находились непосредственно рядом с ним, а теперь его излучение достигает чужого мозга, находящегося уже за несколько десятков метров… Я боюсь даже предположить, что будет дальше… Надеюсь только, что в мозгу заложен какой-то ограничитель роста мощности излучения по расстоянию… Иначе… Страшно даже представить!
– Случай с Сабаталиным – это его рук дело? Точнее, головы? – тихо спросил Ефим.
Горынин вздохнул, пожевал узкими губами, и молча кивнул.
– Леонид Георгиевич, надеюсь, вы понимаете, что мой долг его задержать… Какими бы мотивами он не руководствовался в своих действиях, пусть и благородными… Допустим, борьбой с алкоголизмом…
– Я понимаю! – согласно кивнул доктор. – Только очень не советую. Да это и невозможно!…
– Почему невозможно? – напрягся майор.
– Почему? А ты сам, Ефим, не догадываешься? Потому, что все твои намерения будут известны ему раньше, чем ты сам их осознаешь! Может быть, они известны ему и сейчас… Возможно, он вообще находиться в этой комнате, а мы его просто не замечаем… Он отводит нам глаза…
– Отводит глаза? – несмотря на чай, во рту у Ефима пересохло.
– Ну, да! Всего-то для этого ему надо передать в наш мозг изображение окружающего мира без того фрагмента, где он сам… И все! Он транслирует в наш мозг ту картинку внешнего мира, какую захочет… Примерно, как это делает передающая станция для нашего телевизора…
– Леонид Георгиевич, но ведь это ужасно! – севшим голосом произнес Мимикьянов.
– Ужасно или нет, – задумчиво произнес Леонид Георгиевич, – теперь говорить поздно… Что случилось, то случилось! Возможно, вот такие ситуации и есть настоящая, страшная плата за научно-технический прогресс… Кто же мог знать, что грубое и простое электромагнитное излучение, предназначенное для мышей, так воздействует на человеческий мозг?… Стечение обстоятельств! Рок!
– Так, что же теперь делать? – растерянно спросил майор.
– Надеяться. – ответил Горынин.
– Надеяться? На что надеяться? – наклонился к доктору Ефим.
– На моральные качества Викула Андреевича Контрибутова… – ответил Горынин. – Надеяться, что он не будет пользоваться своим даром во зло…
На станции кто-то застучал железом о железо. Упорно, гулко и непонятно.
– Но как мы можем быть в этом уверены? – вернулся он в комнату.
Доктор склонил набок голову и задумчиво произнес:
– Да, никак! Никак не можем быть уверены…
Горынин молчал, рисуя пальцем на скатерти то ли детских человечков, то ли загадочные физические формулы.
– Но вообще-то, Вика – человек не плохой… Я бы даже сказал, порядочный… – негромко произнес он.
– Порядочный? – переспросил Ефим.
– Именно так! Порядочный! – вздернул подбородок еж. – Точнее, был порядочным. Был. – с ударением на последнем слове добавил он.
– Почему вы говорите – был? – полный тревоги задал вопрос Ефим.
– Почему? – откинулся доктор на спинку стула. – Потому, что никто не знает, как подействует на него та неограниченная власть, которой он теперь обладает. Никто не знает! И я не знаю! Вот почему!
Майору захотелось встать. Он шевельнулся, но почему-то остался на месте.
– Власть над другими погубила очень многих порядочных и весьма достойных людей… – Горынин наклонил голову и посмотрел на свою университетскую фотографию, висящую на стене. – Обладание формулой власти – это, может быть, самое страшное испытание, которое Создатель приготовил человеку…
Над круглым столом повисла тишина. На это раз она была тяжелой, будто отлитой из тяжелой рельсовой стали.
В приоткрытую створку ворвался ветерок и качнул матерчатый колокол абажура. Ефиму даже показалось, что в комнате запахло озоном. Возможно, над степью готовилась ударить ночная летняя гроза.
Где-то на подходе к станции мощно загудел электровоз, рождая в сыром воздухе длинные тревожные волны. Они словно бы предупреждали о приближении какой-то опасности. Локомотив знал о ней. А люди – нет. Он не умел говорить на их языке, но и молчать не мог.
И гудел.
Мбу-у-у…
И гудел.
Мбу-у-у…
– Леонид Георгиевич, скажите откровенно, вы с ним общаетесь? – нарушил молчание майор.
Горынин едва заметно запнулся, но ответил:
– Да. Только в ваших делах я вам не помощник! Я предавать его не собираюсь!
– Да и не надо! – успокаивающе поднял ладонь Ефим. – Но передать-то ему мою просьбу вы можете?
– Что за просьбу? – искоса взглянул на майора доктор.
– Не вмешиваться больше в жизнь Колосовки таким способом, как с Сабаталиным…
Еж вздернул брови, пожевал тонкими губами.
– Да, передать-то могу… Но, сам понимаешь, Ефим Алексеевич, уж там, как он сам решит… Хозяин-барин… Кто теперь его остановит, если он что-то захочет?
– Понимаю. Но все же передайте. – попросил майор.
– Я передам. – пообещал доктор Горынин.
– Он передаст. – заверила Снежная Королева.
Эпилог
На следующий день майор Мимикьянов вернулся в город.
Гриша Пигот выслушал его доклад, недовольно скривил губы: