Форс-мажор
Шрифт:
Спарыкин сделал удивленное лицо. За все время нашего знакомства я успел заметить, что его мимика чрезвычайно скупа. Он был или сердит, или непроницаем, сейчас впервые в выражении его лица появились какие-то человеческие оттенки. По всей видимости, он действительно удивился, причем настолько, что не смог совладать со своими эмоциями.
– Ты серьезно? – спросил он.
– Вполне, – я не понимал, что тут удивительного, вон у Сереги, например, их – сотни.
– Кто она?
– Я не знаю. Она позвонила Игорю на сотовый, назвалась иволгой, я даже с ней встречался. Ей хотелось поговорить о его смерти поподробнее.
– Ну
– Она обмолвилась, что ее муж – большая шишка, то ли чиновник, то ли бандюган, и она подозревает, что он заказал Игоря, после того, как узнал об их связи. Правда, потом добавила, что это – маловероятно.
– Вероятно это или нет, мы решим сами. Где она живет?
– Я не знаю.
– Ты ведь ее отвез.
– Она ушла сама.
Полковник подозрительно посмотрел на меня.
– С какого номера она тебе звонила?
– Откуда мне знать?
– У тебя же на трубке есть определитель.
– Я не запомнил. Копался, да стер номера.
– Когда она тебе звонила?
– В пятницу утром два раза с небольшим перерывом, первый раз бросила трубку, решив, что неправильно набрала номер, и потом еще в обед.
– Как она выглядит?
– Да я больно-то не приглядывался. От двадцати пяти до тридцати, симпатичная, стройная, богато одетая, загорелая. Только что приехала с отдыха, по-видимому, из-за границы.
– Будем пробивать, – сказал полковник.
Запел Стинг.
– У нас проблемы, – повизгивая сообщил Нырко.
Я жестами пояснил полковнику, что звонок важный.
– Что случилось?
– Только что приехали люди из «Спецторга» и поменяли конкурсную документацию. Это по правилам. Они выставили цены ниже ваших.
– Что это означает?
– У вас на корабле крыса. Идет слив информации. Я очень боюсь, что и против меня собирается компромат.
– Это плохо.
– Безобразно. Я хочу, чтобы с сегодняшнего дня все наши дела были известны только вам и Аркадию. Если подобное повторится, мы прекратим отношения.
«А они и так известны только мне и Аркадию», – подумал я. Или нет?
– А как быть с тендером?
– Этот вопрос я закрыл. Я позвонил Аркадию и велел быстренько и секретно состряпать новый список с ценами на семь процентов меньше. Мы еще успеем его подменить. Но, я хочу, чтобы все это было в последний раз.
От его писка звенело в ушах.
Я пересказал содержание разговора Спарыкину. И добавил от себя историю о том, как представители «Спецторга» пытались свести с нами дружбу.
– Найду предателя, разорву пасть от уха до уха! – вскипел полковник. – А этим спецторговцам скажи, чтобы больше не совались, а то я к ним спецназ пришлю! Мы надолго замолчали. Полковник достал еще одну сигарету.
– Честно говоря, ты меня огорошил, известием о деньгах и кредитах, – миролюбиво сказал он. – Очень много неожиданной информации, есть над чем поразмыслить. Давай, пока.
– Алексей Лукьянович, – я чуть было не забыл о своих проблемах. – У меня есть к вам личные дела.
– Выкладывай, – нехотя сказал он.
Я рассказал ему о том, как нас кинули с остановочным павильоном, о стрелке и о том, как Серега набил морду Симохе. Эпизод с дракой Спарыкин попросил повторить еще раз, во всех подробностях. Он доставил ему видимое удовольствие.
– Молодец, – похвалил он Сергея. – Так их и надо, козлов, мордой об асфальт.
– Так-то оно так, – возразил я. – Только Серега сейчас в больнице. Симохины дружки скинули его с моста, я боюсь, как бы они не сожгли наши точки.
– Что ты говоришь! Это на Симоху не похоже. Я ему сейчас позвоню.
– Вот так запросто?
– Легко. Ваш Симоха у меня вот где, – он поднес к моему носу увесистый кулак. – Он – никто, мелкая шестерка. Можешь считать, что с сегодняшнего дня я – ваша крыша.
– Раз вы наша крыша, то вам и карты в руки. Симоха не смог, так может быть, вы отобьете павильон у братьев Пивоваровых? Они ведь самые настоящие аферисты.
– Это вы – самые настоящие идиоты. А там люди работают, и кто у них за спиной неизвестно, – он подошел к урне и выбросил окурок. – Ты завтра утром принеси мне копии договоров и напечатай на бумаге по пунктам всю ситуацию. Кто такие, где сидят, на чем ездят, все что вспомнишь. Попробуем что-нибудь сделать.
– Мы весь разговор записали на диктофон. Кассету тоже принесу, только не утром. Есть дела по фирме.
– Тогда в час, около УБОПа, позвонишь, я выйду. А кто вас надоумил сделать запись?
– Сами.
– Молодцы.
Он секунду сомневался, потом все-таки пожал мне руку и ушел к машине, темно-синей, тонированной «Премьере».
Наш разговор произвел на меня странное впечатление. Я стал относится к Спарыкину иначе. Не то чтобы он стал мне нравиться, нет. Он мне до сих пор не нравился, однозначно и без всяких сомнений, но уже не так категорически, как раньше. Что-то в нем появилось живое, какие-то оттенки, которые я принимал и понимал. Я думал о том, что он бросил семью, и не знал как к этому отнестись. Вроде бы ничего хорошего. Совсем не умно. Ведь можно же, как Серега…. А этот, поди, ж ты, одним махом все, что нажил, коту под хвост. Вот теперь квартиру покупать собрался.
Я позвонил Аркашке и выяснил, что тендерные документы по скотчу свободно валялись у Вероники на столе, и их мог сфотографировать кто угодно, даже отксерить. Я понял, что с определением предателя будет нелегко.
У меня разболелась голова, как будто на мне была тесная шапка или металлический обруч, и немудрено, последние несколько дней я находился в постоянном напряжении, нервы стали совсем ни к черту. Я решил съездить к реке. Вода успокаивает.
Мне по душе старая часть города. Когда ходишь по серым камням, то кажется, что стоит внимательно присмотреться, и на мостовой, где-нибудь между брусчаткой можно найти монетку с царским профилем. А если кладешь руку на перила мраморных лестниц, то будто прикасаешься к вечности. Я вышел из машины и встал на берегу, лицом навстречу теплому ветру. Баржи еще не ходили, но метрах в двадцати от берега неслась моторка, прыгая по гребням и поднимая немыслимые волны, в ней сидели и что-то кричали два гордых и счастливых мужика. Мной охватила жажда странствий. Со мной так часто бывает. Иногда, приезжая на железнодорожный вокзал или в аэропорт в качестве встречающего или провожающего, я погружался в атмосферу дороги и ловил себя на мысли, что больше всего на свете мне хочется все бросить и уехать куда-нибудь в даль под стук колес и гудение локомотивов. Эти порывы были тем более странными, потому что жизнь у меня была, в принципе, не скучная и разнообразия в ней вполне хватало. Даже лишнего.