Fortuna Caeca Est (Судьбы судебный приговор). Книга 1.
Шрифт:
— Хозяин? — Послышался рядом с ним молодой женский голос. — Что-то случилось?
Дэймос взглянул на Сэлли, которая теперь в ожидании смотрела на него.
— А где же господин?
— Я… не знаю. — Проговорил тихо Дракон, чувствуя как смысл этих слов тихим ужасом проходит по телу.
— Как это? — Всполошилась Сэлли, которая тоже понимала, что означает это «я не знаю». — Как… как такое вообще могло произойти?!
— Он просто ушел. — Бросил раздраженно мужчина, проходя к креслу и обессилено падая в него. — Пока я был с женщиной. Я был слишком голоден…
— Хозяин не
— Да?! Так какого дьявола он ушел?! — Прорычал Дэймос, после чего прикрыл глаза, откидываясь на спинку кресла. — Он снова оставил меня там одного, прямо как в тот раз. Видимо, он единственный человек, которому на меня глубоко наплевать.
— Да, он… необычный. — Согласилась Сэлли, нахмурившись. — И тем не менее, ты должен был… ты должен был быть рядом ним.
— Я знаю! — Рявкнул Дракон. — Но он сам сказал, что позовет меня. А потом смылся… Если из-за этого парня я пойду на дно… Дьявол!
Сэлли могла лишь сочувственно глядеть на своего вспыльчивого хозяина.
Дэймос был для них единственной родной душой в этом жестоком мире, он был их благодетелем. И Сэлли не хотела знать о том, что всех их ждет, если Господин Джелли погибнет. В таком случае Дракона ждут муки, которые совершенно точно приведут его к гибели…
Почему господин так с ним поступает? Даже Грэд, каким бы он подонком не был, сохранял Дракону жизнь, зная ему цену, а этот мальчик ведет себя так, словно не нуждается в ее хозяине. Может Дэймос прав? Может, он просто не нужен парню? Как еще объяснишь такое отношение? Если их господин продолжит в том же духе, то Дэймос не продержится и месяца, даже если будет использовать чужую кровь.
Михаил может не чувствовать этой связи, зато ее чувствует его темный. Он страдает от одиночества, если не видит хозяина дольше одной недели, он не может насытить свой голод никем, кроме своего господина.
Но, видимо, мальчика это не волнует.
— Неужели ты не почувствовал, когда он стоял прямо за дверью? — Спросила осторожно Сэлли.
— Нет. Не почувствовал. Я вообще его не чувствую, он еще не давал мне своей крови. Ни капли.
— Почему ты не попросишь у него? Он ведь так и продолжит…
— Я не буду у него просить! Никогда и ничего! — Рявкнул Дракон, сверкая огненно-красным взглядом. — Даже если мне придется подохнуть, я не приду к нему.
— А вот это правильно. — Прохрипела Миша, переступая порог, тем самым привлекая к себе взгляды. Чей-то испуганный, чей-то откровенно ошарашенный. — Я помешал? Извините! — Раздался непонятный смешок, после чего Миша выпрямилась, но, почувствовав боль в спине, тут же поморщилась, снова ссутулившись. — Ну и городок, скажу я вам. Как люди могут в нем спокойно жить с такими дикими нравами? Нет, серьезно. Это же жутко, по улице спокойно не пройдешь.
Миша пошла к лестнице, мечтая лишь о том, чтобы добраться до кровати и заснуть, но стоило ей повернуться к этим двоим спиной, как раздался тихий женский всхлип.
Сэлли зажала руками рот, а из глаз брызнули слезы.
Господина ранили… Это означало
Сэлли вспомнила, как когда-то одному из его хозяев в ходе сражения стрела пробила плечо. Такая оплошность Дэймосу очень дорого стоила. Чем только не тешился тогда его хозяин. Сэлли сама потом выхаживала Дракона, уже не надеясь на его спасение. Но в нем всегда была воля к жизни. А теперь… Он не защитил господина, он позволил кому-то его ранить, причем настолько сильно. Он позволил пролиться его крови, а это — смертный грех для темного раба.
Сэлли взволнованно посмотрела на Дракона, чей взгляд теперь был прикован к спине Михаила, рубашка которого насквозь пропиталась кровью. Она не успела его остановить, когда Дэймос, движимый голодом, рванул к взбирающемуся по лестнице парню.
— Руки прочь! — Прошипела тихо Миша, резко оборачиваясь. Дракон замер на второй ступеньке не в состоянии пошевелиться, наверное, больше от шока, нежели из-за приказа. — Ты не смеешь подходить ко мне. — Потом она наклонилась так близко, что чуть не задевала его носом. — Ты не смеешь подходить и прикасаться ко мне, Эрион. Я тебе запрещаю. Уходи. Вон.
Последнее, что она увидела, перед тем как отвернуться, — шокированный взгляд кроваво-красных глаз, откровенное неверие, недоумение застывшее в чертах его лица.
Михаэль поковыляла наверх. Добравшись до последней верхней ступени, девушка глубоко вдохнула, пытаясь выровнять дыхание. Это восхождение далось ей с великим трудом. И куда только силы девались, действительно.
Она не помнила, как добралась до своей комнаты, а там и до кровати. Как обрабатывала рану, шипя и ругаясь такими словами, за которые мама бы в прошлом надавала ей по губам.
Когда она упала в кровать, за окном уже смеялось солнце. Потом был закат, огонь которого достиг и ее, очевидно. Потому все тело так жгло…
Она помнила рассвет. Комната окрасилась алым. А может это был закат уже следующего дня. Мир встал с ног на голову.
К тому времени как Миша окончательно пришла в себя, озноб и жар уже прекратили борьбу за ее тело. Ее комната уже не меняла свои очертания и была пустой, как и кувшин на ее прикроватной тумбе.
Чувствовалось лишь, как сквозняк бегает по ее спине, вызывая своими едва ощутимыми прикосновениями саднящую боль.
— Пить. — Прошептала неслышно девушка, еле шевеля пересохшими губами.
О да, жажда была ужасной, просто нестерпимой. Ради этого можно было ползти до кухни на животе.
Жажда — мощнейший стимул. Именно он заставил выставить перед собой руки и приподняться. Сесть, спустить ноги с края кровати, медленно подняться.
Постояв минуту, стараясь привыкнуть к вертикальному положению, Михаэль выпрямилась, скрипя зубами от боли. Неторопливо, пошатываясь, Миша побрела к зеркалу, все время цепляясь за предметы, которые помогали ей сохранять равновесие. Повернувшись к зеркальной поверхности спиной, она осторожно посмотрела за спину. Зрелище было то еще. Без достойной обработки, рана не только не зарубцевалась, но теперь еще и загноилась.