Фотограф смерти

Лесина Екатерина

– Она говорила правду, – сказала Дарья, откладывая альбом. – Антонина говорила Адаму правду. Она – приемный ребенок.

Артем пожимает плечами. Наверное, он ждал большего.

Дашка достала телефон. Вась-Вася поднял трубку сразу и, выслушав адрес, кинул:

– Буду.

Он оттягивал момент, когда придется сделать это, говорил себе, что еще может подождать, но знал – ожидание не избавит его от проблемы. Перед самым выходом он зашел в комнату, присел

рядом с полотняным коконом и прислушался.

Женечка дышала.

Спала она глубоко – снотворное он использовал самое лучшее – и не чувствовала никакого неудобства. Боли она тоже не почувствует, уж он постарается.

Ему так жаль…

На прощание он поцеловал Женечку в щеку, а потом, уже в коридоре, поцеловал и портрет.

– Уже скоро. Мы увидимся. Я тебе обещаю.

До места он добирался на рейсовом автобусе, разваленном и ржавом. Окна его дребезжали, и сквозь щели между стеклом и одеревеневшей прокладкой ощутимо сквозило, но он терпел, только крепче прижимал черный кофр камеры.

Старухи пялились на кофр и на него самого круглыми совиными глазами. Как и совы, старухи были слепы, глухи и беспамятны.

Автобус дополз до остановки, о наличии которой свидетельствовали квадрат дрянного асфальта и столб с жестяным листом. Сумерки уже приближались, они двигались с востока в отчаянной попытке догнать умирающее солнце. Некоторое время он стоял, разглядывая многоцветное небо с бородавками ранних звезд, черный хребет далекого леса и черные же горбы близких домов. Даже здесь он ощущал город с его дымами и суетой, которая если и прекращалась, то в самые предрассветные часы.

Стрекотали кузнечики. Заливался одинокий соловей.

И человек, разбуженный его песней, шагнул на проселочную дорогу. Он шагал неторопливо, придерживаясь маршрута, давным-давно разведанного и проложенного в голове.

Человека несколько смущали обстоятельства работы, но он был уверен – справится.

Ведь вся надежда лишь на него.

– Нет, ну какие же вы все идиоты! Господи ты боже мой! У одного и справка имеется! – Вась-Вася схватился за узел галстука и дернул.

– Идиотизм, – поправил Адам, – это психическая слабость, обусловленная задержкой развития умственных способностей в первые годы жизни особи. Состояние необратимое.

– Это точно.

– И следовательно, в данном случае термин неприменим.

– Тебе кажется, что неприменим, умник, – Вась-Вася стал в углу, растопырив локти. Одним он упирался в кафельный печной бок, другим – в старый шкаф. – А он вполне применим. Только умственно отсталые могли так вляпаться! И продолжали вляпываться даже после предупреждения.

Дарья хмыкнула. Артем пожал плечами. Их поведение не несло черт, свидетельствовавших

о раскаянии, из чего Адам сделал вывод, что оценка собственных действий Дарьей не совпадает с озвученной.

– Я же вас посадить могу, – ласково завершил тираду Вась-Вася. – И не факт, что если не посажу я, то не посадят другие. Вы же у нас идеальные фигуранты. Просто… просто не подозреваемые, а сказка!

Данный монолог был неконструктивен, и Адам, пользуясь паузой, задал весьма интересовавший его вопрос:

– Куда уходила Антонина Кривошей?

Ему не ответили, но все трое отвлеклись от разглядывания друг друга и уставились на Адама, ожидая объяснений. Перекрестье взглядов порождало сонм ощущений весьма негативного толка.

– Ежегодно. Осенью, – Адам перечислял факты, надеясь, что этого будет достаточно. – Самостоятельное возвращение, что не является типичным при бродяжничестве, как и отсутствие признаков социальной дезадаптации.

Дарья поняла с полуслова, она подалась вперед и, накрыв ладонями колени, сказала:

– Она не бомжевала! Она точно не бомжевала, потому что возвращалась чистой. И муж тоже это подметил. Значит, что? А то, что она не просто сбегала погулять, а куда-то ездила.

– Если принять за аксиому факт частичной правдивости рассказанной ею истории, в пользу чего свидетельствует Дарьина находка, мы получаем ряд скрытых контактов. Я разделил бы их на две группы. Первая – свалка. Вторая – детдом. Первая группа не является значимой, поскольку в рассказе Антонины не присутствовали объекты в достаточной степени персонифицированные.

– Дашка, переведи, – попросил Вась-Вася.

– Она никого не описала подробно, даже собственного отца, – пояснил Адам. – А вот вторая группа нуждается в подробном анализе. Если отбросить родителей, то остаются двое: работник внутренних органов правопорядка, который вывел Антонину со свалки и устроил ее в учреждение социальной опеки.

– А впоследствии и родителей нашел…

– Именно. И девочка, которая изначально воспринималась Антониной негативно.

– Но потом сиротки взяли и подружились. Сказка, – Дарья почесала коленку через ткань.

Она совершенно не похожа на Яну. Ни фенотипически, ни поведенческими реакциями, ни привычками. Ничем. Их родство – генетическая условность, которую социум ввел в ранг закона.

И закон же привязал Дарью к Адаму.

Это нерационально.

– Вы упускаете один момент, – сказал Вась-Вася. – Аксиома – это хорошо, но документов к ней нет. Вашу Антонину удочерили в обход правил, а значит, на детдом нам не выйти.

Упрек был заслужен. Адам и сам думал над данной проблемой, но решение видел лишь одно, и оно требовало временных затрат.