Фраер
Шрифт:
в этом ширпотребе редко попадалось что-либо хорошее и искреннее. В основном это была смесь блата с душещипательным романсом.
Иногда по ночам в бараках случались разборки и драки.
В общем всё как у большинства нормальных людей, дружба и ссора зачастую неразличимы по виду.
Иногда у зэков вдруг периодически начинали пропадать вещи – часы, деньги. Или чай, сигареты.
Все мгновенно начинали подозревать друг друга, становились раздражёнными, подозрительными, злыми.
«Крысятничество», считалось
преступлением. С соответствующим наказанием, в виде изнасилования. Это был и есть самый верный путь в петушиный угол.
Пойманную крысу всегда били с наслаждением. Могли забить до смерти или опустить.
Крысы очень хорошо знали, что с ними будет при поимке, но ничего с собой поделать не могли. Зачем они это делали? Ради чего?
Часто они не могли этого объяснить даже самим себе.
* * *
Плотная, кишкообразная очередь тянулась к дверям столовой.
На крыльце, широко расставив ноги в начищенных хромовых сапогах, стоял прапорщик Бутерус или Вася Мент.
Кто-то в строю рассказывает, что раз в месяц, в день чекиста, когда выдают зарплату, Вася Мент покупает бутылку водки и выпив, шмонает жену и свою пятнадцатилетнюю дочь.
Собака чуя недоброе, заползала под диван и там тихо выла.
После шмона он запирал жену и дочь в кандей, который находится в ванной, а сам садился на кухне и пел жалобные лагерные песни. В нетрезвом состоянии пытался конвоировать собаку.
Потом он засыпал, а жена и дочь перетаскивали его на диван.
Вокруг крыльца вьют петли шерстяные. Лагерная "шерсть" – это приблатнённая молодежь, шестерки жуликов, блатных, смотрящих. Стоять с мужиками в строю им не по понятиям, западло.
Вася хлёстко бьёт кого- то резиновой дубиной. Пока он таким образом наводит порядок, несколько человек из молодой блатной поросли прорываются в столовую.
В столовой стоял прогорклый запах лука, капусты, немытого тела.
Баландер вышвыривает из раздаточного окна миски с тёмной жижей.
На столах исходит паром жидкая баланда, с плохо почищенной и разваренной картошкой. В некоторых попадались даже куски шкуры, содранной со свиных голов.
Прямо передо мной на столе лежит брошенный кем то кусочек свиного эпидермиса, к которому прилипло несколько коротких, твёрдых чёрных
волосинок. От этой картины становится не по себе.
По донышкам мисок продолжают напряженно стучать ложки. Поверх этого стука стоит равномерный гомон.
Я сую хлебную тюху в карман телогрейки, выхожу из столовой.
* * *
В лагере двое моих подельников по побегу- Саня Могила и казах Марат Жумабаев. Они соскочили первыми, следом за Пантелеем. Задержали их недели через две, у кого то на даче.
Жумабаев забился в мужичий отряд, я его и не видел. Могилу подтянули блатные и он сходу
В лагере, у любого человека остаются два направления - вниз или вверх. Если он сумеет не покатиться вниз, то идёт вверх.
Я дремал на шконке, когда меня разбудил Саня. Он вошёл в барак с холода, раздражённый и злой.
– Развелось козлоты– сказал он,– в барак к порядочным арестантам зайти невозможно… Шныри скоро пропуск начнут спрашивать, как мусора.
Саня по лагерным меркам одет как Денди. Чёрный милюстиновый лепень, пошитая у лагерного умельца- портного кепка-пидорка с широким козырьком.
По новой фене это уже не пидорка – феска.
Я достал сигарету.
– Щикарно выглядишь,– сказал Саня.-Худой! Стройный!
Мы долго хлопали друг друга по плечам.
– Как там Пантелей?– спрашивал Саня. – Что у Жени?
– Лёня выхватил пятнашку, уехал на крытую. Кипеш уже дома. Обещал передачу, но чего- то не спешит.
Бывший подельник принёс курево, чай.
Посидел у меня в проходе. Побренчал чётками.
– Ну ты, обращайся если что. Поможем... Кому надо укажем...
Я заверил, что обязательно обращусь.
Мой знакомый по дурке Олег, тоже был в лагере. Уже работал дневальным, или шнырём моего отряда. Всего лишь пару месяцев назад на крутой лестнице лагерной иерархии он был всего лишь человеком из толпы стоящей внизу. Но сейчас уже поднялся на ступень выше,
Теперь он был совсем другой, важный. Выглядел, как аким в современной Киргизии.
Так я понял, что в критических ситуациях проявляется истинное лицо человека. Причем в таком виде, который он не мог предположить и сам.
Вероятно сладок был ему нынешний статус, и то право, которым он теперь обладал. А кое какие права у него были, ибо, он еще назначал, кому мыть полы.
И люди туда требовались постоянно, так как площадь полов в бараке была обширной и постоянно грязной.
В отряде его начали побаиваться, так он ходил к куму, минуя отрядника.
Всё это завышало самооценку его собственных поступков. Неизбежно наступало гипертрофированное осознание своей значимости.
Кто- то сказал про него.- «Важный, как манды клок». Выражение понравилось
Погоняло дали- Клок.
В одной секции барака со мной оказался ингуш Алихан Тебоев. Алик по нашему. Кентовался он с чеченцами, их в зоне было человек пять. Алихан был неплохой парень, честный, порядочный. Я знал его ещё по тюрьме. Несколько раз пересекался с ним в транзитной хате, во время этапов.
В тот день Алик с круглыми глазами влетел в секцию, вытянул из ботинка выкидной нож, бросил его мне.
– Прибери. Меня менты в ШИЗО пакуют. Клок, сука докладную написал.
Только я успел спрятать выкидуху в матрас, зашёл Вася Мент. Увёл Алика в надзорку.