Фраер
Шрифт:
* * *
Кроме капитана Парамонова есть ещё старший лейтенант Борисюк. Это самый тупой и жадный из офицеров зоны. Его не породила, а вылепила из дерьма система, плодящая неполноценных, закомплексованных служак, у которых в голове мешанина из революционных принципов, ежедневно вдалбливаемых заместителями по воспитательной работе и суровой жизненной прозой–я начальник, ты дурак. Ты начальник- я дурак. А кто больший начальник, тот и прав.
Странный он был человек- чернявый, лицом хмурый с тонкими, какими то крысиными усиками.
Тут же обшмонает и обязательно найдёт что- нибудь запретное. Деньги, карты, макли.
Забирает даже разрешенный на зоне чай.
С ним невозможно было ни о чём разговаривать. Даже стоять рядом было нежелательно, потому что этот гандон сразу же начинал шмонать карманы.
Любил зайти со спины к ни о чём не подозревающему зэку и перетянуть его дубинкой.
Дядя Слава как то сказал ему в сердцах:
– Что же ты творишь, начальник? Зачем беспредельничаешь?
Борисюк остановился. Хмыкнул.
– Ну попизди мне ещё, старый. Мигом отправлю туда, где Макар телят не пас - И побежал дальше.
Вообще, офицеры часто появлялись в зоне даже во время выходных.
Дома – теплая водка, по телевизору футбол и хоккей.
Чего им не сиделось дома, рядом со своими бабами? Почему забыв о ячейке общества и своих отцовских обязанностях они спешили в зону?
Скорее всего для того, чтобы утолить свои комплексы, упиться властью, вдохнуть её запах и хоть здесь почувствовать себя выше других.
Сегодня утром, только я вышел из локалки, как услышал по громкой связи голос Борисюка.
«Кто там на плацу? Ко мне! Бегом, блять!» — Это у меня уже второе нарушение. Сейчас закроет в изолятор.
В кумовском кабинете старший лейтенант Борисюк, первым делом привычно небрежно обхлопал меня под мышками и по швам, пощупал для вида коленки, помял в руках полы бушлата.
Я пялюсь на чёрно- белую фотку на полированном столе. На ней молоденький лейтенант в парадной форме с мотострелковыми эмблемами в петлицах. У лейтенанта счастливое, юное лицо. Неужели это Борисюк?
Как же из человека он мог превратиться в такое уёбище?
Хотя чего я удивляюсь. Начальник Усольского управления лесных ИТУ генерал- майор Сныцерев, по чьим приказам ломали и опускали людей на Соликамском «Белом лебеде», тоже ведь был когда то лейтенантом. Более пяти тысяч воров прошло через Соликамскую командировку. За голову Сныцерева воры давали 200 тысяч советских рублей.
По идее за то, что он сделал, его должны были зарезать. Или взорвать.
Но он уцелел. В начале девяностых вышел в отставку. Вернулся в Ульяновск. Возглавил ветеранское движение. Стал членом «Единой России». Тварь!
Кум отвлекает меня от размышлений, достаёт из ящика письменного стола резиновую дубинку. Бросает её на стол.
– Предлагаю тебе выбор.
Прикурил, потом нажал кнопку
– Сделай чаю!
– С лимоном, Сергей Анатольевич?
– С хуёном! С заваркой!
Дневальный исчезает.
– Так вот...Сейчас получаешь пару ударов по сраке и летишь в барак белым лебедем.- Кум смотрит мне в глаза.
Скорее всего этот разговор завершился бы плохо – я с трудом себя контролирую, когда злюсь.
В раскрытое окно залетает тополиный пух.
– Или?
– Или пятнадцать суток!- Охотно подхватывает он.
Я слышал, что после войны многих фронтовых офицеров переводили в НКВД, охранять лагеря. Часть из них спивалась, некоторые, самые совестливые- стрелялись.
Но это были боевые армейские офицеры. У них были понятия об офицерской чести. Борисюк напрочь лишён этого атавизма. Вряд ли он застрелится.
Я пожимаю плечами.- Трюм мне по барабану. Сажайте.
К счастью, на этом разговор и закончился. Борисюк успокоился. Убрал палку в стол.
– Свободен!
– Могу идти?
– Можешь. Свалил нахер!.
* * *
В отряд пришёл золотозубый. Он считался одним из приближенных «смотрящего» за зоной, Арсена. Тот находился на правах положенца и смотрел за зоной. То есть в любой момент мог стать вором, а мог и не стать.
– Здравствуй, Слава! – хрипло бросил он, не протягивая руки. – Люди говорят, ты смотришь за отрядом! Как положение?
Слава не ответил ни на приветствие, ни на вопрос. Он просто кивнул, продолжая сидеть на шконке и рассматривать, что то через оконное стекло барака. Спокойно и независимо. Потом похлопал по одеялу ладонью, приглашая присесть рядышком:
– Смотрю- просто сказал он. А ты с какой целью интересуешься?
Гость садиться не стал, покрутил между пальцами чётки. Улыбнулся, как оскалился.- Неправильно отвечаешь. Не смотрю, а смотрел. Теперь смотреть буду я.
–Чего? Чего?– спросил дядя Слава и стал медленно подниматься, хищно втягивая голову в плечи.
Золотозубый окинул дядю Славу невыразительным взглядом, от которого тем, кто стоял рядом стало зябко. Сказал:
– Ладно, ты пальцы то не гни! Пойдём к Арсену.
Через час Слава вернулся. Молча скатал свой матрас. Положил его на свободную шконку в проход, где жил Колесо.
На его место лёг золотозубый. Звали его Лёва Цыган. В отличие от большинства цыган, устроившихся на нары за торговлю герычем, маком и коноплей, сидел он за убийство.
* * *
Через несколько дней Лёва проходя мимо, остановился рядом с моей тумбочкой.
– Слышал я, что ты из побегушников?
– Было дело.
– Встречался я на тюрьме с твоими подельниками- Лёней Пантелеем, Кирьяном.
Серьёзные пацаны. Ладно, ты если что...обращайся. Кстати. Слышал, я что Пися парашу гнилую о семейнике твоём, Виталике разносит. Учти это.