Фрагментация

Иванов Максим Владиславович

Все это продолжалось феерично до тех пор, пока в жизнь моих друзей не вошел героин. В тот злосчастный день все его попробовали в первый раз. Дружно вынюхали маленький пакетик, а потом полночи сидели в местном ночнике со стеклянными глазами и бегали по очереди в туалет, чтобы поблевать. Жизнь казалась чрезвычайно комфортной, окаймленной радужной перспективой. Наверное, потому что героин погружал тебя в состояние непробиваемого вакуума, щедро сдабривая каждую твою тупейшую мысль флером неоспоримой гениальности.

У каждого из нас сложились разные дуэты с героином. Глеб года через два скололся и умер от передозировки. Остальные пацаны сколотили банду и занялись

откровенным беспределом, в результате которого загремели в тюрьму; каждый получил по десять – пятнадцать лет строго режима. Вышли они оттуда уже совершенно другими людьми. Я тоже успел порядочно попортить себе карму. Но меня спасли университет, тяга к знаниям и кардинальная смена круга общения. Даже после смутных времен я долго оставался человеком внутренне безответственным. Так и продолжал во многом происходящем со мной винить своего отца. Ведь надо же было возложить на кого-то ответственность за испорченное детство, кучу хронических заболеваний и ночные кошмары, в которых жертвы давних преступлений упрямо требовали возмездия. Внутренние упреки и злость на окружающий мир помогали хоть как-то заполнить пустоту в моей душе. Потом злость вместе с юношеским максимализмом постепенно пошла на убыль, и вместо нее пришло недовольство самим собой и отчаяние. От болезненного самоотвержения меня во многом спасла Алька. Рождение ребенка сильно изменило меня в плане ответственности, так как наконец-то был человек, за которого я должен был полностью отвечать, головой и совестью. Во многом Алька помогла мне понять своих родителей, простить отца за его отсутствие в моей жизни. Правда, я до сих пор не мог отпустить его.

Я быстро дошел от остановки до маминой квартиры. Никого не было. Наверное, пошли гулять с Алькой, подумал я, и направился к настенному бару с надеждой, что в нем окажется что-то крепкое. На съемную квартиру идти не хотелось. После возвращения Теи мы решили развестись. Я обозвал ее вруньей и предателем, а она призналась, что больше ничего не может мне дать. Потом Тея опять исчезла. В баре очень кстати оказалась бутылка французского бренди, предусмотрительно купленная несколько недель назад. Я налил половину стакана и опрокинул содержимое в рот. Бренди обожгло горло и приятно обволокло живот, притупив ноющую боль внутри груди. Необходимо было отвлечься, и я решил сесть за перевод рукописи. Стал перебирать ветхие бумажные страницы в поисках места, на котором остановился в прошлый раз (переводить получалось с большими перерывами). Я подумал, что нужно обязательно сходить в комиссионку и узнать подробнее насчет происхождения данного чтива. Только в этот раз следует идти трезвым, чтобы все отчетливо запомнить, да и проверить вменяемость старушки.

Я напечатал всего несколько строчек, как пришла мама, но без Альки. Мама сказала, что встретила Тею и она забрала Альку к нам в квартиру. Это в принципе ничего не меняло. Я буркнул что-то насчет того, что мне надо поработать в тишине, и переместился с кухни в спальню, выпил еще полстакана бренди и продолжил переводить очередную главу. Она обещала быть интересной. Примерно через час зазвонил телефон. Это была Тея. Ледяным тоном она поинтересовалась, чем я занимаюсь. Я ответил, что тем, чем обычно по вечерам – пью. Она предложила прийти повидаться с Алькой перед сном, а то она соскучилась, а заодно и выпить с ней. Я без особого энтузиазма согласился.

Когда я пришел, Алька уже лежала в кровати. Мы с ней крепко обнялись, а потом я рассказал ей короткую сказку про плохую девочку, которую родители сослали жить в джунгли. Там она подружилась с обезьянами и стала вместе

с ними охотиться на термитов. Я обычно сходу выдумывал для Альки сказки, и они редко обладали радостным сюжетом. Но эта сказка получилась доброй. Алька быстро заснула, и я пришел на кухню к Тее. Она по началу притворялась, что рада видеть меня. Приветливо улыбнулась, но глаза были такие же ледяные, как и последнюю пару месяцев. Мы выпили по-мужски. Остервенело опрокинули в себя по полстакана. Бренди, казалось, приобретает все более изысканные нотки. Закусывать не хотелось. Да и не было чем. В холодильнике лежало несколько вялых помидоров, а на верхней полке сиротливо поблескивала банка с консервированной кукурузой. Какое-то время мы достаточно оживленно разговаривали. Потом я поймал клин. Так со мной обычно бывает после трехсот-четырехсот граммов. Стал говорить о нас, о том, что еще можно все исправить. А потом, очень напрасно, я скатился в упреки. Тея заявила, что не желает все это слушать. Предложила мне пойти домой. Я отказался. Тогда она сказала, что поедет к подругам, и стала собираться.

Я внезапно осознал, что она только ради этого меня позвала. Но ведь она могла бы не забирать у мамы Альку. К чему нужен был весь этот разговор? Я не понимал ее. От выпитого вместе очередной дозой непонимания во мне стала разгораться злость. Было очевидно, что Тея явно не к подругам собирается. Захотелось как-то вывести ее на чистую воду. Я стал провоцировать. Сказал, что ночью ее одну никуда не отпущу. Мол, другое дело, если бы она была не одна. Пусть даже у нее любовник есть. Если он приедет за ней, я ее тогда отпущу. Заодно и познакомлюсь. До последнего надеялся, дурак, что это не так. Но Тея неожиданно легко согласилась на мое предложение. Сказала, что раз я так хочу, то через минут пятнадцать за ней придет ее новый друг.

Далее события развивались стремительно. Не успело пройти обещанных пятнадцати минут, как жена сбежала вниз, в подъезд, а потом поднялась к нам в квартиру уже не одна. С ней был молоденький парень. Он был достаточно симпатичный, но так, ничего особенного. На вид ему было лет двадцать или чуть больше. Было видно, что они оба нервничают, особенно парень (жена-то знала мой не слишком буйный темперамент). Но вскоре и он понял, что я не собираюсь бросаться на него с ножом, и немного успокоился. Жена выглядела откровенно разочарованной. Я тоже был удивлен собственной реакцией. Ни гнева, ни злости, никакой агрессии. Странно. Может быть, это придет потом. Но в тот момент я почувствовал абсолютную пустоту. Мне просто захотелось больше никогда не видеть Тею. Жаль, что из-за Альки это было невозможно. Как невозможным было проломить голову кому-нибудь из них. Я слишком хорошо понимал перспективы – тюрьма, лишение прав, осиротевшая Алька и детский дом.

Вместо всего того, что должен был сделать альфа-самец в этой ситуации, я сказал, что рад знакомству; теперь они могут смело идти на все четыре стороны. Тея со своим новым парнем сконфуженно ретировались. Я остался один. Допил бренди. Пока пил, думал о том, что жил вот так с женщиной и даже не заметил того момента, как она ушла к другому. И как теперь быть? Надо разводиться. Как теперь быть с ребенком, с кем будет Алька, мой душистый кареглазый комочек счастья? От этих мыслей снова стала подниматься злость. На какой-то момент я потерял контроль и порвал картину, которую подруга жены подарила нам на свадьбу. На картине были нарисованы два слона, которые соединили свои хоботы в пароксизме счастья. От этого мелкого поступка мне стало смешно. Я завалился в кровать к Альке, обнял ее и сразу заснул.

Конец ознакомительного фрагмента.