Фрагментарное копыто неподкованной собаки
Шрифт:
Положив, словно невзначай, левую руку на колено Супниковой, я долго роюсь в бардачке, выбирая кассету посексуальнее. Вот, группа "Энигма", последний альбом.
Пока я одной рукой управляюсь с магнитолой, другая моя рука успевает пройти путь от коленки до середины бедра. Ноги Ксюхи сведены прямо-таки судорожно. Плотно прижав ладони к бедрам, она прерывает мое увлекательное путешествие.
Кажется, с нею придется долго возиться.
Но мне не привыкать.
Не снимая руки с бедра, я другой рукой нажимаю рычажок - и спинка кресла начинает опускаться. Супникова
– Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, - тихо говорю я и, как только кресло полностью раскладывается, перебираюсь на образовавшееся ложе, придавливая ноги Ксюхи своими. Она тщетно пытается оттолкнуть мою левую руку, по-хозяйски расположившуюся в тупике между бедрами.
– Перестань... Я не хочу... Я передумала...
– бормочет Ксюха между поцелуями, все ж таки отвечая на них и даже выпячивая навстречу моим губам свои маленькие груди. Я уже стянул с ее плеч бретельки платья - одна из них при этом порвалась, - и теперь ничто не мешает мне впиваться в . маленькие розовые соски.
– Ты еще не сказал, что любишь меня, - требует обычной в таких случаях дани Ксюха.
– Я люблю тебя так, как еще никого не любил, - говорю я банальность таким тоном, словно сообщаю великое откровение, и Ксюха, как ни странно, верит этому. Во всяком случае, бедра ее перестают неистово сжимать мои пальцы, и у меня появляется свобода для маневра.
Чем я и пользуюсь.
Но даже после того, как моя рука проникает под трусики, Ксюха не позволяет мне их стянуть. И сдаться, то есть поднять руки вверх, чтобы я смог снять с нее уже изрядно помятое платье, тоже отказывается.
Мое терпение велико, но не безгранично.
– Ты хочешь, чтобы я порвал трусики?
– с угрозой говорю я.
– К сожалению... у тебя не хватит... для этого... сил, - отвечает Ксюха, задыхаясь от волнения и снова пытаясь сомкнуть бедра.
Это у меня-то?
Я рву кружевную материю одним коротким движением. Ксюха ойкает, пытается еще что-то сделать, но поздно: мои колени уже раздвигают ее бедра.
Платье снимать некогда. Тут бы побыстрее с собственной одеждой управиться. А вот теперь - не торопиться. Я должен сделать это решительно и безболезненно. Так, как вырывают больной зуб.
– Мне больно, - шепчет Ксюха, когда никаких преград между нами уже не остается.
– Потерпи чуть-чуть... Сейчас тебе будет хорошо...
И действительно, Ксюха все плотнее прижимается ко мне, потом начинает всхлипывать... И когда она наконец отталкивает меня, я понимаю: мне только что удалось выполнить данное обещание.
А еще я выиграл пари. Но это меня, как ни странно, радует меньше.
Несколько минут мы молча лежим рядом, отдыхая и слушая музыку.
Где-то неподалеку слышатся мужские голоса. Я поспешно натягиваю джинсы. Воспитанные люди не станут подходить близко к чужой машине. Но мы же не в Булонском лесу... Ксюха, привстав, лихорадочно пытается привести в порядок платье.
Грибники,
Но выяснить, кто появился в окрестностях, я не успеваю.
– Что ты наделал...
– говорит Ксюха, выглядывая в окно.
– То, о чем мы оба мечтали, - отвечаю я вполне искренне.
– Нет! Ты изнасиловал меня! Я не хотела этого!
– кричит вдруг она и впивается ногтями мне в грудь.
От неожиданной боли у меня темнеет в глазах.
Я хватаю Ксюху за руки, прижимаю их к ее груди.
У этой очень молодой женщины - явно психоз. Я читал, такое с ними иногда случается, от избытка эмоций. Мне даже с Ягуповой не было так хорошо, как с Ксюхой. А уж ей-то со мной... Тем более в первый раз...
– Ну что ты, перестань...
– На помощь! Милиция!
– кричит Ксюха и вдруг, подняв защелку, открывает дверь и скатывается на траву.
Я пытаюсь выйти из машины вслед за нею, но сделать это самостоятельно мне не удается. Чьи-то сильные руки выхватывают меня из салона, и я едва успеваю пригнуть голову, чтобы не удариться.
– Мерзавец! Что ты сделал с моей дочерью!
– кричит Супников, хватая меня за полы расстегнутой рубашки. На нем - сапоги и новенькая штормовка, рядом опрокинувшаяся корзина с грибами. За спиной его маячат еще двое "грибников".
– Он меня изнасиловал...
– размазывает по щекам слезы Ксюха.
И все становится ясным, как божий день.
Мой отец - прокурор. Супников - директор самого крупного в городе завода. Отец меня в тонкости своей работы не посвящает, но из обрывков телефонных разговоров и фраз, случайно услышанных в его кабинете, я знаю: отец Ксюхи ворует, и по-крупному. Но отец тормозит открытие уголовного дела, ждет, пока доказательства станут неопровержимыми.
Вернее, ждал. Теперь Супников обменяет мою свободу на свою. Сроки нам грозят примерно одинаковые, и силы за спинами моего отца и отца Ксюхи тоже стоят примерно одинаковые. Потому отец и медлил с арестом. Знал: действовать надо наверняка, малейшая погрешность может стоить ему не только кресла, но и жизни.
А Супников - гад, его весь город боится и ненавидит. И единственный, кто его не боится, - мой отец.
Точнее, не боялся. Потому что я его крупно подставил. И что теперь будет...
Супиикова, видать, не захотела отцу подыгрывать, вот и вешала мне лапшу про жениха. Но нас выследили. Ксюха услышала голос отца, испугалась...
– Отпустите меня, пожалуйста, - говорю я таким тоном, что Супников невольно разжимает руки.
Я и сам удивляюсь: столько металла и решимости в голосе... Вот бы на экзаменах так отвечать.
– Я люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки.
– Ты?! После случившегося?! Да кто тебе поверит! Вы видели наглеца? обращается он к своим спутникам.
– Я прошу вас помочь мне сопроводить этого негодяя в милицию. Я с тобой и один справился бы, но нужны свидетели, поясняет мне зачем-то Супников.
Воспользовавшись тем, что папаша отвлекся, я бросаюсь к его дочери. Она уже успела привести себя в порядок, только платье измято так, словно на нем спали, да одну бретельку ей приходится придерживать рукой.