Фракс и Эльфийские острова
Шрифт:
Гурд печально вздохнул. Он уже просадил довольно много, и потеря ещё двух сотен гуранов могла проделать порядочную дыру в его бюджете. Я его понимал. После прошлогоднего мятежа ему пришлось потратиться на ремонт, и рисковать он не мог. Здравый смысл, видимо, все же перевесил, и старый варвар неохотно бросил карты. Я заметил, что Танроз улыбнулась. Ей не хотелось, чтобы Гурд проиграл. Наша стряпуха всегда очень мила с этим бывшим наемником. Впрочем, удивляться нечему - благодаря Гурду она неплохо зарабатывает на жизнь.
Макри вручила мне кружку и встала рядом. Здесь, в “Секире мщения”, к ней все более или менее привыкли, но в городе
Перед Казаксом стоял стакан воды - за те шесть часов, что он провел за карточным столом, он не выпил ни капли алкоголя. Глаза у него очень темные, почти черные, и в свете факелов они поблескивали недобрым. Казакс щелкнул пальцами, и Карлокс, его боевик, порывшись под плащом, извлек на свет внушительный мешок с деньгами.
– Отсчитай-ка тысчонку, - бросил Казакс небрежно. Можно подумать, он ежедневно ставит на карту по тысяче гуранов.
Зрители, не в силах скрыть возбуждение, зашептались и ещё сильнее вытянули шеи, дабы не пропустить исторический момент.
Пока Карлокс считал, Казакс смотрел мне прямо в глаза. Я, в свою очередь, с каменным видом пялился на него. Я не думал, что бандитский босс блефует. У него наверняка отличная карта. Что ж, тем лучше. У меня на руках тоже неплохие картишки. Четыре черных дракона. При игре в рэк комбинацию из четырех черных драконов побить практически невозможно. Сильнее этой четверки считается лишь полный королевский дом. Но если у Казакса окажется вдруг эта комбинация, у меня будут все основания полагать, что не вся игра ведется на столе, и я, пожалуй, начну подумывать о том, чтобы пустить в ход меч.
Я спокойно потягивал пиво, намереваясь как следует пощипать соперника. Хотя по моему лицу невозможно было прочитать обуревавшие меня чувства, в глубине души я трепетал от радости. Я сражался в разных концах мира. Я видел орков, эльфов и драконов. Я трудился в Императорском дворце и валялся в сточных канавах. Я беседовал, пил и играл в азартные игры с королями, принцами, магами и нищими. И вот теперь я был готов сорвать куш, невиданный для нашего округа Двенадцати морей. Этого момента я ждал всю жизнь.
– Ровно тысяча, - сказал Карлокс, протягивая деньги боссу.
Казакс был готов сделать ставку.
– Не возражаешь, если я присяду на краешек твоего стула?
– спросила меня Макри, нарушив молчание.
– Я немного устала - очень много крови потеряла в этом месяце.
– Что?
– изумленно заморгал я.
– У меня месячные. В критические дни, как ты, возможно, догадываешься, женщины сильнее устают.
На мгновение в зале повисла мертвая тишина, почти сразу сменившаяся невообразимым шумом. Люди в панике вскакивали на ноги, отбрасывая стулья. Насколько я помню, за всю историю Турая ни одна женщина не произносила подобных слов. Упоминание о менструациях является в нашем городе одним из наиболее строгих табу, и слова Макри подействовали на игроков и зрителей примерно так
Люди мчались к выходу, с грохотом роняя стулья. Юный понтифекс Дерлекс - наш местный священнослужитель - с воплем выскочил из таверны.
– Я немедленно открываю храм для ритуала очищения!
– выкрикнул он через плечо, прежде чем выбежать на улицу.
– Ты, грязная шлюха!
– взревел Карлокс, помогая своему боссу подняться из-за стола.
Казакс едва держался на ногах, и его уводили под руки. Остальные подручные сгребли со стола деньги босса - и не только последнюю тысячу, но и те ставки, которые он сделал раньше.
– Вы не имеете права!
– взвыл я, лихорадочно нащупывая меч, но ребята из Братства оказались проворнее и обнажили клинки раньше меня. Судя по решительному виду, с каким капитан Ралли застегивал свой плащ, я понял, что на его помощь мне рассчитывать не приходится. Гурд, мой верный товарищ во всех передрягах, направился прочь, бормоча на ходу, что, если подобное повторится ещё раз, он закроет таверну и вернется на север, к варварам.
Ровно через полминуты после заявления Макри таверна опустела. Все убежали. Одни к себе домой, другие - в храм, дабы пройти ритуал очищения от скверны. Я с негодованием взирал на Макри. Мне хотелось высказать ей все, чем полнилось мое сердце, но язык категорически отказывался повиноваться. Я был настолько потрясен, что не мог даже кричать. Что касается Макри, то она не испытывала никаких эмоций, кроме изумления.
– Что случилось?
– спросила она.
У меня так тряслись руки, что я чуть ли не минуту подносил кружку к губам. Глоток эля вернул меня к жизни, и я несвязно прохрипел:
– Ты… ты… ты…
– Перестань, Фракс. Ты что, заика? Что случилось? Я сделала что-то не так?
– Что-то не так?!
– взревел я, потому что ко мне от ярости вернулся голос.
– Что-то не так?! “Ты не возражаешь, если я присяду на краешек твоего стула? Очень много крови потеряла в этом месяце…” Ты что, совсем свихнулась? Или у тебя вообще нет ни стыда, ни совести?
– Не понимаю, из-за чего весь этот переполох.
– В Турае является строжайшем табу всякое упоминание о… - Выдавить запретное слово я так и не смог.
– О менструациях?
– подсказала Макри.
– Перестань!
– завопил я.
– Посмотри, что ты натворила. Я собирался содрать с Казакса тысячу гуранов, а ты его прогнала из-за стола!
Я был ужасно зол, и меня одолевали странные чувства. Мне сорок три года, и насколько я помню, я не плакал с восьми лет, с того момента, как мой отец, обнаружив сыночка (то есть меня) в своем пивном погребе, принялся гонять его по городской стене с мечом в руке. Но при мысли о том, что тысяча гуранов Казакса, которая должна была стать моей, исчезла в трущобах округа Двенадцати морей, на мои глаза навертывались слезы. Я был готов напасть на Макри. Она, бесспорно, опасный противник, но я так поднаторел в уличных драках, что лучше меня в этом деле нет человека во всем городе. Мне казалось, что я смогу завалить неожиданным ударом ноги.