«Фрам» в полярном море
Шрифт:
Первые наши телеграммы были адресованы моей жене, матери Йохансена, родным остальных товарищей, королю и норвежскому правительству. В последней я писал:
«Его превосходительству
Премьер-министру Хагерупу.
Имею удовольствие сообщить вам и норвежскому правительству, что экспедиция выполнила свой план, проникла в неисследованное Полярное море к северу от Новосибирских островов и исследовала область, лежащую к северу от Земли Франца-Иосифа до 86°14 северной широты. Севернее 82° земли не обнаружено.
Лейтенант Йохансен и я покинули «Фрам» и остальных членов экспедиции 14 марта 1895 года под 84° северной широты и 102°27 восточной долготы. Мы вышли на север, чтобы исследовать море, лежащее к северу от пути «Фрама», а затем направились к Земле Франца-Иосифа, откуда прибыли на «Виндворде».
Возвращения
Фритьоф Нансен».
Когда я собрался уходить, начальник телеграфной конторы сказал мне, что в Вардё находится профессор Мон и он живет в гостинице. Вот как! Мон, человек, так близко связанный с экспедицией, будет первым другом, которого я встречу здесь. Еще когда мы отправляли телеграммы, по городу стала распространяться весть о нашем прибытии, и народ начал мало-помалу сбегаться посмотреть на двух скитальцев, шагавших по улицам к гостинице.
Влетев в гостиницу, я спросил Мона. Мне сказали, что он в своей комнате, номер такой-то, но, вероятно, отдыхает после обеда. Что мне за дело было в эту минуту до послеобеденного отдыха. Я забарабанил в дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул ее. Мон лежал на диване, покуривая трубку с длинным чубуком, и читал. Он вскочил и дико уставился на длинную фигуру, остановившуюся на пороге. Трубка упала на пол, лицо профессора исказилось, и он вскрикнул: «Возможно ли? Фритьоф Нансен?» По-видимому, он испугался за себя и вообразил, что галлюцинирует. Но когда он услышал мой, хорошо знакомый ему голос, из глаз у него брызнули слезы: «Слава богу, вы, значит, живы!»
И он бросился в мои объятия. Затем наступила очередь Йохансена.
Безудержная радость обуяла нас, и бесчисленные вопросы градом сыпались с обеих сторон. Мысли обгоняли друг друга без связи и почти без смысла. Все в целом до того казалось невероятным, что немало потребовалось времени, пока, наконец, мы уселись и я смог приступить к связному рассказу о пережитом за эти три года. «Но где же «Фрам»? Разве вы покинули его? Где остальные? Не случилось ли какого несчастья во время плавания?» Эти вопросы задавались с тревогой. Мон никак не мог понять, что никакого несчастья не случилось, и тем не менее мы покинули наш прекрасный корабль. Мало-помалу удалось, однако, втолковать ему, почему мы так поступили. И уже ничто больше не смущало праздничного настроения; на столе появилось шампанское, сигары. В гостинице оказался еще один знакомый с юга. Он зашел навестить Мона, но, увидав гостей, хотел было уйти. Когда же он, вглядевшись, понял, что за гости у Мона, то словно прирос к месту. Все подняли бокалы за экспедицию и за Норвегию. Само собой разумеется, мы остались здесь на весь вечер. Тем временем весь город узнал имена новоприбывших. Выглянув случайно в окно, мы увидели в лучах вечернего солнца, что улица полна народа и что весь город, все мачты в гавани украсились норвежскими флагами.
А потом хлынул поток телеграмм – все с добрыми вестями. Все треволнения кончились. Не хватало лишь «Фрама», но за него мы были спокойны: он должен был скоро прибыть.
Первое, о чем следовало позаботиться, вступив на норвежскую почву и придя немного в себя, – это о нашем гардеробе. Но теперь не так-то легко было проходить по улицам; стоило лишь войти в магазин, как он тотчас наполнялся народом.
Мы провели несколько дней в Вардё и повсюду встречали живейшее гостеприимство.
Здесь мы простились с «Виндвордом», который, не дожидаясь нас, отправился в Хаммерфест.
18 августа и мы с Йохансеном прибыли в Хаммерфест. Дорогой нас везде приветствовали с флагами и цветами, а когда вошли в гавань этого самого северного города Норвегии, он весь был разукрашен, от самого берега до вершины горы. Нас встречали тысячи людей. К удивлению, я и здесь встретил одного из своих друзей, англичанина сэра Джорджа Баден-Поуэла; его великолепная яхта «Отария» стояла в гавани. Он только что вернулся из очень удачной научной экспедиции на Новую Землю, куда ездил с несколькими английскими астрономами для наблюдения солнечного затмения 9августа. С чисто английским радушием он предоставил свою яхту в мое распоряжение, и я охотно принял это чудесное предложение. Баден-Поуэл один из тех, с кем в числе последних друзей я простился в Англии перед отъездом. При расставании – это было осенью 1892 г. – он спросил меня,
Вечером приехали жена и мой секретарь Кристоферсен. После блестящего праздника, устроенного в нашу честь городом Хеммерфестом, перебрались на «Отарию», где дни потекли для нас незаметной чередой.
Поток поздравительных телеграмм со всех концов света с пожеланием счастья и свидетельством радости по поводу нашего возвращения не прекращался.
Но где же «Фрам»? Я так гордо телеграфировал, что жду его возвращения в этом же году. Почему же он не приходит? Я начинал все больше задумываться над этим, и чем больше взвешивал все возможности, тем сильнее убеждался в том, что «Фрам», если только не случилось какого-нибудь несчастья, уже должен бы теперь выбраться изо льдов. Странно, что его до сих пор нет.
С ужасом я представлял себе, что будет, если осень пройдет, а мы ничего не узнаем о «Фраме»; какими кошмарными будут тогда зима и лето?
20 августа утром едва я проснулся, как сэр Джордж постучался в дверь и сказал, что какой-то человек непременно хочет поговорить со мной. Я ответил, что еще не одет, но сейчас выйду. «Выходите в чем есть», – сказал он. Меня немного удивила такая спешность, и я спросил, в чем, собственно, дело. Он ответил, что не знает, но у этого человека, очевидно, очень важное дело ко мне. Я все-таки оделся и только после этого вышел в салон.
Там стоял господин с телеграммой в руке. Он отрекомендовался начальником телеграфной конторы и сказал, что получена телеграмма, которая, вероятно, представляет для меня интерес, и поэтому он решил принести ее сам. «Представляет для меня интерес?» Во всем мире меня интересовало теперь лишь одно…
Дрожащими руками я вскрыл телеграмму:
«Скьёрвё. 20. 8. 1896. 9 ч утра. Доктору Нансену.
«Фрам» прибыл сюда сегодня. Все в порядке. Все здоровы. Сейчас выходим в Тромсё. Приветствуем вас на родине.
Отто Свердруп».
Я почувствовал, как что-то сдавило мне горло, и единственное, что я мог вымолвить, было: ««Фрам» пришел!» Сэр Джордж вздрогнул от радости; лицо Йохансена превратилось в сияющий вопросительный знак; Кристоферсен совершенно онемел от изумления и радости, а начальник телеграфной конторы стоял посреди комнаты, наслаждаясь произведенным эффектом. В одно мгновенье я очутился в своей каюте и крикнул жене:
««Фрам» пришел!» Она выбралась из своей койки в одну минуту. Но я все еще не мог серьезно поверить этому, нет, не верил: это было точно волшебство в сказке. И я читал и перечитывал телеграмму много раз, чтобы убедиться в том, что это не сон.
На «Отарии», в гавани, в городе – везде началось ликование. С «Виндворда», который снимался с якоря, чтобы идти в Тромсё, раздавалось громкое «ура» в честь «Фрама» и норвежского флага. Раньше мы намеревались выйти в Тромсё сегодня под вечер, но теперь нужно было уйти как можно скорее, чтобы постараться захватить «Фрам» еще в Скьёрвё, лежавшем по пути. Я попытался задержать «Фрам», дал телеграмму Свердрупу, но она опоздала.
Оживленный вышел у нас в это утро завтрак. Йохансен и я только и говорили о том прямо невероятном счастье, что скоро мы пожмем руки нашим дорогим товарищам. Сэр Джордж не мог сдержать своего восторга и время от времени вдруг вскакивал с места, ударял ладонью по столу и кричал: ««Фрам» – то пришел! В самом деле пришел!» Леди Баден-Поуэл была спокойна, она наслаждалась нашей радостью.