«Фрам» в полярном море
Шрифт:
Мы проголодались и хотели, прежде чем покинуть этот остров, поесть, но как вытянулись у нас лица, когда мы обнаружили, что забыли масло. Делать нечего, поглодали черствых сухарей и почти вывихнули себе челюсти, разгрызая по куску вяленой оленины. Усталые, но не насытившиеся, отправились дальше, назвав этот выступ берега «Мысом Безмаслия». [126] Прошли на веслах вдоль пролива довольно далеко. Фарватер оказался для нашего судна подходящим – 8–9 сажен вплоть до самого берега. Под вечер лед все-таки преградил нам путь. Не рискуя попасть в ловушку, я счел за лучшее повернуть назад. Здесь и речи быть не могло об опасности умереть с голоду: повсюду свежие следы медведей и оленей, а в воде достаточно тюленей; но я боялся задерживать «Фрам». Могла ведь открыться возможность пройти вперед другим путем. Изо всех сил пришлось нам налегать на весла, борясь с противным ветром;
126
Кап Смёрлаус.
О степени пригодности Таймырского пролива для навигации Норденшельд говорит, что он, «по измерениям лейтенанта Паландера, так загроможден рифами и изрезан сильными течениями, что едва ли благоразумно плыть по нему на парусах, по крайней мере до тех пор, пока он не будет вполне изучен и пока не будут произведены наблюдения за приливами, необходимые для суждения об изменчивом направлении течений». Эти замечания относились, должно быть, к более внутренней части пролива. Там же, где мы прошли вперед, фарватер был чист, и, насколько я мог видеть, он и дальше оставался вполне проходимым, но мы, вероятно, не заходили в него так далеко на восток, как Паландер. Поэтому я и решился в случае необходимости попытаться провести здесь «Фрам».
5 сентября поднялась пурга с резким, все усиливающимся ветром. К вечеру ветер яростно свистел в снастях «Фрама», и мы радовались, что находимся на борту; в такую погоду нелегко было бы возвращаться назад на лодке.
Вообще же я был не особенно доволен. Конечно, этот ветер мог разогнать немножко лед и унести его к северу. Вчерашние наблюдения вселили надежду, что в случае нужды через пролив пробиться можно. Но теперь ветер непрерывно гнал мимо нас большие массы льда, и вообще мы с беспокойством замечали, что зима все больше и больше приближается. А вдруг зима окончательно установится раньше, чем мы найдем проход? Я пытался примириться с мыслью о зимовке в этой местности и уже составил план санных экскурсий на будущий год. Кроме исследований побережья, при которых предстояло решить большие и разнообразные задачи, эти поездки распространились бы на всю неисследованную внутреннюю территорию Таймырского полуострова, вплоть до устья реки Хатанги. Имея собак и лыжи, мы могли бы совершить дальние вылазки, и год этот для географии и геологии, конечно, не был бы потерян. Но примириться с такой перспективой… Нет, пойти на это я не мог. Год жизни есть год, а наша экспедиция и без того могла оказаться чересчур длительной. Больше всего меня угнетала мысль: если льды задержат нас теперь, то где гарантия, что это не случится и в будущем году? Как часто бывает, что неблагоприятные в ледовом отношении годы следуют один за другим. А этот год нельзя сказать, чтобы был благоприятным. Хотя я и не хотел признаться в этом даже себе самому, но проводил ночи далеко не на розах, пока не приходил сон и не уносил меня в страну забвения.
Так наступила среда, 6 сентября, день моей свадьбы. Когда я проснулся утром, во мне шевельнулось довольно суеверное предчувствие, что этот день принесет перемену, если она вообще когда-нибудь наступит. Шторм стих немного, проглядывало солнце, и жизнь стала светлей. После полудня ветер окончательно улегся, установилась прекрасная, тихая погода. Шторм расчистил пролив ото льда, забившего его в северной части, но на востоке, куда мы ходили на лодке, пролив оставался по-прежнему закрытым. И не вернись мы накануне вечером на корабль так рано, – кто знает, не пришлось бы нам застрять там надолго. Теперь же появилась надежда, что ветер взломал также лед между мысом Лаптева и островами Альмквиста. Мы поспешно развели пары и в 6 ч 30 мин вечера пошли на север вновь попытать счастья. Я твердо верил, что наступивший день принесет удачу. Погода по-прежнему была хорошей, и солнце радовало нас. Мы так отвыкли от него, что когда Нурдал, переваливавший уголь в трюме, увидел после обеда луч солнца, упавший сквозь люк на угольную пыль, то принял его за балку, на которую преспокойно и оперся. Он был немало изумлен, полетев со всего размаха головой вниз, на обломки железа.
Определить точно, где мы находимся, становилось все более трудно. Астрономические наблюдения, произведенные в полдень, не пролили света; по этому определению мы оказались под 76°02 северной широты, [127] или примерно на 8 миль южнее того места, которое у Норденшельда и Бове принято за материк. От этих карт ждать особой точности, конечно, нельзя было, тем более что во время пребывания Норденшельда в этих краях погода все время была пасмурной. Притом Норденшельд ясно отмечал, что карты эти следует считать лишь черновыми набросками.
127
Следует
Вот и теперь, идя на север, мы не могли отыскать островов Ховгорда. В тот момент, когда я считал, что мы должны находиться перед этими островами, к своему удивлению, почти прямо на севере я заметил высокие скалы, которые, казалось, были расположены на материке. Как же, черт возьми, все это связать? Я уже подозревал – и чем дальше, тем сильнее, – что мы наткнулись на целый архипелаг островов. Теперь вопрос как будто близился к разрешению. Но на беду как раз в этот волнующий момент снова накатил туман вместе с дождем и снегом, пришлось предоставить разрешение загадки будущему.
Туман был густой, и к тому же наступила темная ночь, так что нельзя было различить землю на сколько-нибудь значительном расстоянии. Быть может, несколько рискованно было двигаться, но не хотелось упускать такой благоприятный случай. Слегка убавив скорость, шли всю ночь, держась под берегом, готовые повернуть, как только покажется впереди земля. Зная, что на вахте Свердруп, я забрался в койку с таким легким чувством, какого давно уже не испытывал.
В 6 ч на следующее утро (7 сентября) пришел Свердруп и разбудил меня сообщением, что прошли остров Таймыр или мыс Лаптева в 3 ч ночи и сейчас находимся в Таймырском заливе, но впереди– сплоченный лед и какой-то остров. Подойти к этому острову, пожалуй, можно было бы, так как в этом направлении как раз образовалось разводье. Но встречное течение шло так стремительно, образуя водовороты, что нам опять пришлось отступить.
После завтрака я поднялся наверх в бочку. Стояла ясная солнечная погода. Я пришел к заключению, что остров, о котором говорил Свердруп, по всей вероятности, не остров, но материк, простирающийся, однако, по сравнению с картами удивительно далеко на запад. За кормой у нас все еще лежал остров Таймыр, а наиболее восточные из островов Альмквиста или Норденшельда, озаренные солнцем, виднелись в северо-западном направлении. Впереди поднимался низменный песчаный полуостров, который тянулся к югу до самого горизонта, сливаясь с фоном залива. Дальше виднелась узкая полоса совершенно чистой воды. С западной стороны ее, в направлении острова Таймыр, вынырнула земля. Своими возвышенностями и округленными горными вершинами она значительно отличалась от низкого восточного берега бухты. Открытая нами широкая полоса земли, вдающаяся в восточную часть Таймырского залива, получила название полуострова Оскара. [128]
128
Полуостров Оскара – далеко выдающийся в море выступ материкового берега на западной стороне Таймырского полуострова.
Впереди, к северу от мыса, я заметил чистую воду. Между ней и нами находилось немного льда, но «Фрам» пробился сквозь него без труда. Когда проходили против мыса, я был поражен, увидев неожиданно, что море покрыто слоем бурой заиленной воды. Этот слой, конечно, не мог обладать сколько-нибудь большой мощностью, так как кильватерная струя у нас за кормой была совершенно чистой. Я приказал бросить лот и обнаружил, как ожидал, что глубина уменьшилась: сначала 15 м, потом 12, потом 10. Остановились и дали задний ход. Это казалось подозрительным, тем более что вокруг во всех направлениях виднелись сидящие на мели стамухи, а стремительное течение шло на северо-восток. Медленно пошли снова вперед, все время бросая лот. На наше счастье, глубина не падала ниже 10 м, а через некоторое время стала увеличиваться, сначала 11 м, потом потом 12, так что мы опять могли идти полным ходом. Вскоре совсем миновали мелкое место и вышли в область синей воды. Граница между бурой поверхностной водой и чистой синей была очень резкая. Совершенно ясно было, что этот поверхностный заиленный слой принесен рекой, впадающей где-нибудь южнее.
От этого мыса берег поворачивал на восток и образовывал широкую бухту, получившую название бухты Толля. Мы шли на восток и северо-восток в прибрежной полосе чистой воды. После полудня эта полоса стала очень узкой, нас совсем прижало к берегу, который снова поворачивал отсюда на север. Продвигались по этому узкому каналу вдоль берега при глубине от 10 до 15 м, но к вечеру вынуждены были остановиться, так как лед подходил к самому берегу.
Земля здесь на всем протяжении очень напоминает Ямал. Та же низкая равнина, возвышающаяся над морем немногим больше, чем Ямал, и незаметная со сколько-нибудь значительного расстояния. Только здесь она немного более волнообразная. В двух местах я даже видел на ней в отдалении от берега несколько рядов холмов. Берег, по-видимому, везде состоит из песка и глины, крутыми обрывами ниспадающий в море.