Француз
Шрифт:
Каждый день Глебов открывал новые качества в своем любимце и наконец однажды сказал себе самому: «Вот муж для моей Нади! Сразу отыскался! И самый подходящий. Ищи десять лет в обеих столицах и по всей России — и такого не выищешь».
Потому ли, что Сергей Сергеевич изменил себе в чем-нибудь, обмолвился как-нибудь, но дело в том, что одновременно вся семья и даже прислуга стали радостно ухмыляться и думать то же самое.
Вследствие этого всем было веселее и, несмотря на смутное время, в доме генерала жилось как-то лучше, чем
Однако однажды за обедом случилось неожиданное. Когда речь зашла случайно о миллионере Живове, который в этот день снова посетил Глебовых, Сергей Сергеевич вспомнил то, что узнал от старика.
— Удивительное приключение! — объявил он. — Рассказал мне богач такой случай. Собрался он женить одного своего крестника, сказывает, малого очень хорошего. Думал затеять доброе дело, а вышло худое и срамное. Девица, которую прочил он крестнику, должно быть, или любит кого другого, или просто шалая девица и оголтелая — отказалась наотрез выходить замуж. А когда родители стали ее приневоливать, то она… Что бы вы думали? Взяла да и убежала. Да так без вести и пропадает теперь! Жених ездит в дом, а ему говорят, что его невеста хворает и в постели. Ради срама лгут ему и ради того, чтобы не печалить его. Каково колено!
И, удивленный молчанием за столом, Сергей Сергеевич обвел всех глазами и невольно удивился.
— Чего вы? — выговорил он.
Но он не получил никакого ответа, как будто всякий старался промолчать в том расчете, что другой заговорит. Но никто говорить не хотел.
— Чего это вы? Я и не пойму… Сидите, будто я сейчас бревном по вас треснул… — И, оглянув снова всех, Сергей Сергеевич прибавил: — Ты чему ухмыляешься?
Слова эти относились к князю.
— Я ничего… я так… Дивлюсь тоже, что все мы сидим, молчим…
— Ты что покраснела? — спросил Глебов у внучки.
— Я… нет, дедушка, — робко отозвалась Надя и при этом вспыхнула еще более.
— Вот как! Стало быть, загадка какая-то? Ну, говори ты, княгинюшка!
Но княгиня хотела что-то сказать, запнулась, произнесла два неразборчивых слова, зарапортовалась совсем и наконец, разведя руками, поглядела на тетку, как бы прося ее помощи. Это случалось всегда в важных случаях.
Анна Сергеевна собралась говорить, но, однако, тоже как бы поперхнулась.
— Батюшки светы, даже сестрица! — выговорил генерал. И так как снова наступило молчание, то Глебов уже несколько раздражительно произнес: — Будет шутки шутить! Толком я вас спрашиваю: чего вы нашли такого удивительного и для вас подозрительного в том, что мне Живов рассказал? Ну, убежала оголтелая девка из родительского дома от нареченного ей жениха. Вам-то какое до этого дело?
— Дозволь, братец, — выговорила Анна Сергеевна, — пояснить тебе это не сейчас за столом, а после стола.
— Почему же это?
— На это очень важная причина. Дозволь! Ты знаешь, я зря говорить не стану.
— Мы здесь все свои — не чужие.
— Дозволь, батюшка братец, доложить тебе все и пояснить после стола! — проговорила Анна Сергеевна тем же упорным голосом, какой был иногда у генерала.
Сергей Сергеевич всегда узнавал этот голос и даже, пожалуй, как-то любил его в сестре, называя этот оттенок «глебовским» голосом.
— Хорошо. Так будь по-вашему! Как встанем из-за стола, так сейчас ты мне и изложи, загадку разгадай.
Но не прошло и несколько минут, как старик, продолжая удивляться и соображать мысленно, почему его рассказ поразил всю семью, начал догадываться.
«Вероятно, — думалось ему, — вся семья знала и прежде то, что мне рассказал Живов, да, кроме того, кто-нибудь из моих принимал даже и участие в этом побеге…»
Но вдруг старика как бы осенило… Ведь у него в доме гостит у его внучки красавица Софья Хренова!.. И Сергей Сергеевич мысленно прибавил тотчас же: «Пустое все! Нешто возможно? Нешто посмеют?»
Когда все встали из-за стола и прошли парадные комнаты, Глебов прошел к себе в комнату в сопровождении сестры.
После первых же слов Анны Сергеевны, что беглянка именно Софьюшка и что она не просто гостит у внучки, а скрывается от ненавистного жениха и насильственного брака, Глебов насупился, помолчал и потом стал качать головой.
— Что же это? — выговорил он. — И все! И старые! Ну добро бы внучата, добро бы, скажу, князинька наш, ветрогон. А то и дочь, и ты на старости лет. Все вы срамное дело затеяли! Срамоту в доме заводите!
Анна Сергеевна стала было объяснять, противоречить брату, говорить, что Софью чересчур жалко. По ее мнению, надо было устроить это дело, ибо Надя настолько любит свою давнишнюю приятельницу, что хочет сама просить деда вмешаться в это дело, усовестить ее родителей, уговорить даже семью жениха и побеседовать об этом с самим Живовым. Сделать, одним словом, доброе дело.
— Все это я бы и сделал, — строго ответил Глебов, — если бы вы со мной не поступили бессовестно и непокорно. Как же можно, чтобы набольший в семье не знал, что у него в доме происходит? Да вы после этого беглых французов будете тут прятать или острожников и мошенников.
Старик взволновался, встал и начал ходить по своей комнате. Анна Сергеевна дала ему успокоиться, зная, что в эту минуту всякие разговоры и в особенности противоречия его только хуже раздражают и гневают. Когда же первый пыл спадет, то можно смело начать атаку. Так случилось и теперь.
Когда Сергей Сергеевич снова сел в кресло, то старая девица начала речь на другой лад, стараясь разжалобить брата и подействовать на его любовь к внучке. Не Софью Хренову надо осчастливить, она чужая — Бог с ней! — а надо осчастливить Надю, которая горюет чуть не так же, как сама беглянка.