Французская повесть XVIII века
Шрифт:
— Тут нет такой зависимости, — отозвался Эбен, — все гораздо сложнее.
— Не может быть, чтобы милосердное существо создало столь ужасного гения, — вновь заговорил умирающий.
— Возможно или невозможно, это так, — ответил Эбен.
— Ах, мой бедный друг, — сказал Топаз, — разве ты не видишь, что этот хитрец и мошенник еще пытается спорить с тобой, чтобы нарочно взволновать тебя и приблизить твой смертный час?
— Оставь меня, — промолвил опечаленный Рустан, — чем ты лучше его? Он хотя бы признается, что желал мне зла, а ты притязал меня защищать, а на самом деле ничем мне не помог.
— Мне
— Мне тоже, — сказал умирающий. — Во всем этом есть что-то такое, чего я никак не могу понять.
— И я тоже, — вздохнул несчастный добрый гений.
— Наверное, скоро все объяснится, — сказал Рустан.
— Посмотрим, — сказал Топаз.
Тут все исчезло. Рустан оказался в доме своего отца, из которого не выходил, в своей собственной постели, он спал всего час.
Он внезапно просыпается, весь в поту, растерянный, ощупывает себя, зовет, кричит, звонит. Топаз, его лакей, в ночном колпаке, зевая, является на зов.
— Я умер или я жив? — спрашивает Рустан. — Жива ли прекрасная принцесса Кашмира?..
— Господина мучают кошмары? — спокойно спрашивает Топаз.
— Ах, — кричит Рустан, — что же сталось с этим негодяем Эбеном и его черными крылами? Это по его вине я умираю такой жестокой смертью.
— Господин, он храпит там наверху, я могу его позвать, если вам угодно.
— Негодяй, уже полгода он терзает меня, это он привез меня на злосчастную ярмарку в Кабул, это он подменил алмаз, который мне подарила принцесса, он один виноват в роковом путешествии, в смерти принцессы и в том, что, пронзенный дротиком, я умираю в самом расцвете сил.
— Успокойтесь, — ответил Топаз, — никогда вы не были в Кабуле, никакой принцессы Кашмира не существует на свете, у ее отца только двое сыновей, которые сейчас учатся в коллеже. У вас никогда не было алмаза; принцесса не могла умереть, коль она не рождалась, а вы в полном здравии.
— Как, разве не ты был со мной, когда я умирал на постели принца Кашмира? Разве не ты признался мне, что, стараясь уберечь меня от стольких бед, ты превращался в орла, слона, полосатого осла, врача и сороку?
— Господин, вам все это приснилось. Мы не властны над нашими мыслями ни во сне, ни наяву. Быть может, господь бог послал вам эту вереницу видений, чтобы через них внушить наставление к вашей же пользе.
— Ты смеешься надо мной! — вскричал Рустан. — Как долго я спал?
— Господин, вы спали всего один час.
— Так как же ты хочешь, проклятый резонер, чтобы я за один час успел побывать на ярмарке в Кабуле шесть месяцев тому назад, вернуться оттуда, совершить путешествие в Кашмир и умереть вместе с Барбабу и принцессой?
— Господин, в этом нет ничего невероятного и необычного, на самом деле вы могли бы совершить кругосветное путешествие и пережить гораздо больше приключений и за более короткий срок. Разве вы не можете прочесть за час краткую историю персов, написанную Зороастром, хотя она охватывает восемь тысяч лет? Эти события одно за другим проходят перед вашими глазами в течение одного часа, согласитесь же, что для Рамы совершенно все равно, сжать ли их в один час или растянуть на восемь тысяч лет. Представьте себе, что время — это вращающееся колесо, диаметр которого бесконечен. В этом огромном колесе расположены одно в другом множество более мелких колес, центральное
— Я тут ничего не понимаю, — сказал Рустан.
— У меня есть попугай, который легко вам все объяснит, — предложил Топаз. — Он родился незадолго до потопа, побывал в ковчеге, многое повидал, однако ему всего полтора года. Он расскажет вам свою историю, она очень и очень занимательна.
— Иди скорее за попугаем, — сказал Рустан, — он меня позабавит, пока я снова не засну.
— Он у моей сестры, монахини, — ответил Топаз. — Я сейчас же отправлюсь за ним, вы останетесь довольны, у него превосходная память, он рассказывает просто, без прикрас, не стараясь при каждом удобном случае щегольнуть умом.
— Тем лучше, — сказал Рустан. — Я обожаю сказки!
Ему принесли попугая, и тот начал свой рассказ так…
N.B. Мадемуазель Катрин Ваде{130} так и не нашла историю попугая в бумагах своего покойного кузена Антуана Ваде, автора этой сказки. Это весьма досадно, если вспомнить, каких времен попугаю довелось быть свидетелем.
ЖАННО И КОЛЕН
Многие достойные доверия люди видели Жанно и Колена в школе в овернском городе Иссуаре, славящемся на весь мир своим училищем и котельными мастерскими. Жанно был сыном известного торговца мулами, а Колен был обязан появлением на свет честному земледельцу из окрестностей, который обрабатывал свой участок с помощью четырех мулов и к концу года после уплаты подати, налогов, недоимок, подушных, пошлин и прочих поборов оказывался не так уж богат.
Жанно и Колен для овернцев были очень миловидны; они горячо любили друг друга, делились своими маленькими тайнами, доверяли один другому, о чем всегда приятно бывает вспомнить впоследствии, когда встречаешься, уже расставшись со школой.
Время их учения подходило к концу, когда к Жанно явился портной с трехцветным бархатным кафтаном и лионским камзолом отменнейшего вкуса; к этому было приложено письмо на имя господина де Ля Жаннотьера. Колен был обворожен нарядом, но зависти не почувствовал; зато Жанно возомнил о себе, и Колен был этим огорчен. С того дня Жанно перестал учиться, все красовался перед зеркалом и стал презирать весь свет. Немного погодя в почтовой карете прибыл лакей со вторым посланием к маркизу де Ля Жаннотьеру: в нем содержалось распоряжение маркиза-отца привезти маркиза-младшего в Париж. Жанно сел в коляску и, по-барски покровительственно улыбаясь, протянул Колену руку. Колен почувствовал собственное ничтожество и прослезился. Жанно укатил в сиянии своей славы.