Французская вдова
Шрифт:
– Шапокляк, – понимающе кивнул седой головой реквизитор.
– Что?
– Называется такой цилиндр шапокляк. С ним удобно было в гости ходить – придешь, сложишь, места не занимает.
– Мне все равно, если заплатите нормально.
Петька повернулся и направился к выходу.
– Постой, – окликнул его Иван Фомич. – Есть у тебя полчасика свободных?
– Ну, есть.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Реквизитор почти насильно увлек Петьку за собой. Он провел его по длинному, тускло освещенному коридору, подвел к высокой, красной с позолотой двери и, о чем-то пошептавшись
– Посмотри, – шепнул он ему на ухо. – Сегодня – бенефис Клавдии Лернер. Это великая актриса, еще внукам своим будешь рассказывать, что видел ее на сцене.
Трудно объяснить, что произошло дальше. Петр Возницын умер и родился заново. Уже закончились длившиеся минут сорок овации, уже актриса, провожаемая сотнями восхищенных взглядов, исчезла за тяжелым шелестящим занавесом, а зрители, оживленно переговариваясь, потянулись к выходу, уже служащие собирали в охапки и уносили со сцены роскошные букеты цветов, а Петя, словно превратившись в ледяную скульптуру, стоял, опустив руки по швам, и неотрывно смотрел туда, где скрылась маленькая хрупкая фигурка, сиявшая каким-то колдовским, неземным светом.
– Молодой человек, надо освободить зал, – подошла к нему одна из капельдинерш.
– А? – вздрогнул, словно очнувшись от колдовства, Возницын.
– Домой, говорю, пора. Что, заворожила своей игрой Лернер? Чистая Сара Бернар. А знатоки говорят, что и посильнее будет.
– Где ваш реквизитор, как найти? – осипшим голосом спросил Петя.
– Фомич-то? У себя, а тебе зачем?
– Нужен. Он меня сюда привел.
– Пойдем, провожу.
Она довела Возницына до знакомой двери, которая оказалась приоткрыта. Из помещения слышались голоса и очаровательный звонкий смех. Войдя, Петя увидел стоящих возле стола, заваленного нарядными платьями, Ивана Фомича, костюмера Мишеньку, с которым он был уже знаком, и невысокого плечистого дядьку. Впоследствии выяснилось, что это администратор театра Борис Яковлевич.
Мужчины хором, перебивая друг друга, что-то доказывали сидящей в роскошном бархатном кресле маленькой женщине. Все курили, и Петя из-за сигаретного дыма не сразу разглядел ее лицо. Но когда разглядел, то ему показалось, что он лишился одновременно всех положенных нормальному человеку чувств, кроме зрения. Возницын перестал ощущать запахи и слышать звуки: весь мир сосредоточился для него в одной точке – там, где сидела великая актриса, без которой он себе уже не представлял жизни.
– Вот и наш юный друг пожаловал, – пророкотал Иван Фомич. – Зовут Петр Возницын. Полюбуйся, дорогая, на этого молодца. Ведь это он снабдил нас платьями, о которых ты сейчас так лестно отозвалась. Проходи, Петя, познакомься с нашей примой. Ей теперь носить кое-что из запасов твоих высокородных знакомых. Да проходи, не стесняйся!
Однако сделать хоть шаг бедному Пете было не под силу. На помощь ему пришел тот же Иван Фомич.
– Ну как, понравился спектакль? – И, обращаясь к собравшимся, пояснил: – Наш молодой человек впервые приобщился к искусству Мельпомены.
– Насчет Мельпомены ему еще предстоит
– Не смущайте мальчика, – проворчал костюмер. – Он и так дар речи потерял, весь пунцовый.
– Замолчите сейчас же, – капризно надула хорошенькие губки Лернер. И, посмотрев прямо на Петю, сказала: – Не обращай на них внимания, это они так шутят. Петя тебя зовут? Нет, ты взрослый юноша, буду называть тебя Петр. Красивое имя, по-настоящему мужское. Скажи, тебе понравился спектакль?
Петя нашел в себе силы лишь кивнуть.
– Искусство – народу! – провозгласил Борис Яковлевич. – Народ всегда поймет настоящее искусство.
– Боря, прекрати, – фыркнула актриса. – Для человека это событие, а ты все стараешься опошлить.
Она гибко потянулась, поднялась из глубокого кресла, опершись на галантно протянутую руку администратора.
– Все, я пошла переодеваться, устала дико. Бенефис – это приятно, но уж больно тяжело. Не ждите, мальчики, пить шампанское сегодня не буду, банкет – без меня. Мне теперь пару дней в себя приходить.
Мужчины принялись громко протестовать, но прима была непреклонна. Уже на выходе она потрепала бледного Петю по плечу и по-свойски сказала:
– Приходи смело на все премьеры, где я буду щеголять в платьях, которые ты принес. Жду! Боря, ты слышал? Обеспечь юношу контрамарками.
– Будет исполнено, – прогнулся в шутливом поклоне администратор.
Когда Мишенька вместе с Борисом Яковлевичем удалились, реквизитор поинтересовался:
– Что, слишком много впечатлений для неокрепшей юной души?
– Не знаю…
– Ну вот, – огорчился Иван Фомич. – Опять не знаешь. Что, пойдешь домой? Дела ведь у тебя, мать больная. А на премьеры приходи, сама Лернер пригласила. Значит, запомнила тебя, память у женщины – о-го-го.
– Скажите, – вдруг решился Петя. – Мне нельзя остаться работать у вас?
– У меня? – озадаченно переспросил Фомич. – Да мне по штату помощник не положен.
– Не у вас, – путано стал объяснять Возницын. – Вообще в театре вашем. Рабочим, ящики таскать или полы мыть.
Жизнь, о которой Петя мечтал, неожиданно открылась перед ним во всем своем блеске. Театр – это тебе не завод, где от грохота станков закладывает уши и где целую смену приходится стоять на ногах. Это иной, волшебный мир, и в этот мир он может окунуться, проникнуть в него, остаться в нем!
Ивана Фомича его желание удивило.
– Отчего же вдруг? – спросил он. – Тебе же здесь все было непонятно, все не нравилось.
– Теперь мне все тут нравится, – взмолился Петя. – Хочу видеть спектакли.
– Неужто Лернер тебя так потрясла? – озадачился реквизитор. – Впрочем, неудивительно. Такая актриса… Кого хочешь затянет в омут.
– Я очень прошу, возьмите меня, – Петин голос дрогнул.
– Действительно хочешь к нам?
– Очень, пожалуйста.
– Ладно, чем бы ты ни руководствовался, а желание поступить на работу похвально. Устраивайся, хоть бы и к нам. А то, боюсь, не по той дорожке пойдешь. Разыщешь какие-нибудь вещички не там, где надо… Да еще и мать у тебя больная… Сейчас схожу в кадры, спрошу, есть ли вакансии.