Французский детектив
Шрифт:
— Надо бы мне у него покопаться, — сказал я. — Полиция уже проделала это, но они думали об арабах. У меня же другая цель. Какая-нибудь зацепка, не имеющая значения с их точки зрения, может открыть передо мной широкие горизонты…
Я встал и подошел к окну. Если горизонты, которые должны были открыться передо мной, так же обложило, как тот, что я наблюдал со своего поста, я уйду недалеко. Проезд Отформ просто не существовал. Туман поглотил его.
— В двух шагах ничего не видно. Я могу попытаться взломать замок, никто не увидит. Но, может быть, у вас есть ключ…
— Ключей у меня нет, — сказала Белита, подходя ко мне. (Ее дешевые духи и исходящий от
— Пойдем туда.
Я надел куртку, цыганочка — свое стеганое пальто, и мы вышли. Во дворе туман навалился нам на плечи, как мокрое белье. Дым от трубки и пар от дыхания смешивались с висящей в воздухе копотью.
Бывший фальшивомонетчик, отдадим ему должное, не боялся воров Дверца со двора была не заперта. Однако она не раскрылась широко, когда я нажал на дверную ручку. За створкой что-то мягкое мешало движению.
Я вздрогнул всем телом и выругался про себя. Неужели уложили еще одного, сторожившего склад старьевщика? Ну и что из этого? Из-за одного мертвеца я совсем запутался, второй, быть может, поможет мне разобраться. Я надавил на дверь сильнее: она по-прежнему не поддавалась.
— У вас есть электрический фонарик, Белита?
— Дома, наверху.
— Принесите.
Оставшись один, я просунул руку в щель приотворенной двери и нащупал кучу холодного тряпья. В том, что это тряпье и не более того, я убедился еще раз, когда посветил фонариком, принесенным моей подругой. Сам не знаю, был ли я разочарован. Я увеличил насколько было можно просвет между створкой и дверной рамой, и, перешагнув через кипу тряпья, вывалившуюся из общей кучи, мы проникли в лавку старьевщика. Сориентировавшись в знакомой обстановке, Белита повернула выключатель. В бледном свете, падавшем с потолка, я увидел самую кошмарную свалку в моей жизни. Я впал в уныние. Даже если здесь есть что искать, мне ни за что этого не найти. А чего, собственно, следовало ожидать? Старьевщик — он и есть старьевщик. И если у анархиста свои представления о порядке, то у старьевщика тем более, — правда, несколько в ином плане. Свободным было оставлено только небольшое пространство у калитки, позволявшее поставить там грузовичок — допотопный облупленный «форд». Вся остальная площадь была завалена связками старых бумаг, кучами изношенной одежды, разным железным хламом и заставлена ломаной мебелью. Все так набросано и перемешано, что невозможно ни до чего добраться. Полиция еще добавила беспорядка: не в их привычках ставить на место вещи, которые они перебирают. Я чувствовал, что цыганка смотрит на меня в ожидании чуда или чего-то на него похожего, и был в отчаянии, что разочаровал ее: все, что я мог, — это беспомощно уставиться на грандиозную помойку.
— Он жил там? — спросил я, указывая на винтовую лестницу, ведущую на второй этаж.
— Да.
Я поднялся по шатким ступеням. За мной шла Белита. Наверху тоже была свалка, но, судя по всему, она целиком на совести полиции. Одна стена заставлена стеллажами, однако книги сброшены с полок. Там были «Введение в анархизм» Э. Армана, «Блаженный Юлий» Жоржа Видаля и «О морали без запретов и обязательств» Туайо. Кроме того, брошюры, газеты, периодика, разрозненная и в подшивках, и даже несколько редчайших номеров анархистских газет. Все это, конечно, очень мило и наверняка вызвало бы восторг коллекционера, но мне это ровным счетом ни о чем не говорило. Я выдвинул ящик стола. Там лежали неинтересные для меня
— Пошли отсюда. Мы напрасно мерзнем.
Мы вернулись к Белите. Я поежился.
— В сарае у Ленанте можно запросто подхватить простуду. Я бы выпил чего-нибудь горячего. А вы?
— Я могу еще приготовить кофе.
— Хорошая мысль.
Ома налила воды в кастрюлю.
— Забыл у вас спросить. Где на него напали? Он вам сказал?
— Упомянул улицу Ватта, ту самую, над которой висит железнодорожный мост и которая выходит на Вокзальную набережную.
Ватт? Многообещающая фамилия. Может быть, она прольет свет на это дело и все станет ясно? А может быть, все так и останется на стадии обещаний.
Потом я снова расспрашивал цыганку. Попросил подробно рассказать об образе жизни Ленанте, о его привычках, увлечениях, если они были, назвать фамилии людей, с которыми он общался профессионально. Мы так долго говорили, что оба охрипли, но я по-прежнему не был уверен, может ли это что-нибудь дать. Я устал, и можно было бы просто плюнуть на все это, но Ленанте был моим добрым приятелем. Даже мертвому ему я считал себя обязанным помочь. Я тоже рассказывал Белите о Ленанте. О том, которого я знал. Говорил я о нем долго Впрочем, не только о Ленанте Незаметно я отвлекся, заговорил о себе, о некоем мальчугане по имени Нестор Бюрма, который жестоко бедствовал в этих же местах в то время, когда ее еще не было на свете; я говорил о человеке, о котором еще вчера и не вспоминал и с которым мне было так странно встретиться.
— Это гнусный квартал, гиблое место, — сказал я. — Вроде бы он похож на другие и даже сильно изменился с тех пор; можно подумать, что тут стало лучше, но вот атмосфера… На некоторых улицах, в некоторых местах она омерзительна. Беги отсюда, Белита. Торгуй цветами где хочешь, но беги из этого проклятого места. Здесь ты пропадешь, как пропали многие. Здесь нищета, вонь, страдание…
Мы сидели друг против друга. Я на табуретке, а она на кровати. Слушая меня, она вздрогнула.
— Сам не заметил, как начал говорить тебе «ты». Ты не сердишься? У анархистов легко переходят на «ты».
— Мне это приятно.
— Ну, тем лучше. Если хочешь, можешь тоже называть меня на «ты».
Глава 6
Белита
Потом я затопил печку и посмотрел в окно: на месте ли проезд Отформ. Он был все там же, не было только тумана. В зарождавшемся свете дня вырисовывались контуры ближних домов. Я обернулся к постели. Даже не видя Белиту, я чувствовал ее присутствие. Она спала. Из-под сбившихся волос выглядывало хорошенькое личико. Вот и все. И хорошее, и плохое происходит иногда очень быстро.
— Если хочешь, можешь тоже называть меня на «ты».
Она промолчала, взяла сигарету. Я продолжал ворчать:
— Проклятое место. Оно меня раздавило, изничтожило, растоптало. Не могу я его любить. И надо же такому случиться, что Ленанте впутал меня в эту историю, которая произошла, или, по крайней мере, началась именно здесь. Черт возьми! Не мог он, что ли, собирать свои тряпки где-нибудь в другом месте?
Я встряхнулся и выругался еще энергичнее:
— К чертовой матери! Зачем мне ломать голову? Обычно тоска меня одолевает, когда я пьян. Однако я не пьян. И уж во всяком случае не от того, чем ты меня напоила, — так, Белита?