Французский детектив
Шрифт:
Мы пожали друг другу руки. Рука у него была влажной.
— Мы старше его, — хохотнул Борено. — Он должен относиться к нам с почтением.
Жан Деланд повернулся к нему:
— Еще немного, и сторож не открыл бы мне дверь. Они что, ударились бастовать?
— Да, самая пора… Что с тобой? Ты болен?
— Я что-то такое съел, — схватился тот за живот. — Устрицы, наверно.
Он придвинул стул и сел. Во дворе продолжали митинговать. В дверь постучали. Вошла секретарша.
— Страсти разгораются, мсье, — сказала она.
— Хорошо, я выйду
Он вышел. Говорить нам было особенно не о чем. Наступила долгая пауза, которую нарушил Деланд.
— Смешно, — сказал он. — Кто бы подумал, что когда-нибудь объявят забастовку против одного из нас. Тебе это не кажется смешным?
— Не очень, — ответил я.
Я чувствовал себя печальным и усталым. Мне было немного не по себе.
— Готово, друзья! — возвестил Борено, возвращаясь. — Послушайте-ка. — Он наклонился к окну, приставив руку к уху. — Послушайте-ка благородную и мужественную песнь труда.
Словно повинуясь его сигналу, снова заработала циркульная пила, вгрызаясь в дерево с радостным визгом.
— Договорился? — спросил Деланд.
— Все можно уладить. Всегда. Никогда не надо отчаиваться. Я удовлетворил их требования. Впрочем, они были законными, а я все же неплохой парень. Надо обмыть все эти дела: возобновление работы и возобновление дружеских отношений. Сейчас я вернусь.
Он вернулся с бутылкой и тремя бокалами.
— За здоровье обитателей вегетальянского общежития!
Мы выпили.
— Наш друг Бюрма пришел по поводу Ленанте.
Я повторил историю с Ленанте Деланду. Ничего полезного он сообщить мне не мог. После этого пошел бессвязный разговор, но я вовсе не был уверен, что напрасно теряю время Мне надо было задать один вопрос, и я выжидал удобный момент. Я узнал, что они оба женаты, что у Борено уже взрослая дочь и что в глазах консьержей и соседей они выглядят добропорядочными гражданами. Впрочем, они ими и были. Никто не подозревал об их прошлых антиобщественных убеждениях. Деланд тоже предприниматель. Он хорошо устроился. В конечном счете только бедняга Ленанте сохранил прежнее мировоззрение.
— Все изменилось, — отметил я. — Такова жизнь. Интересно бы узнать, что сталось с тем, кого мы называли Поэтом? Имени его я никогда не знал.
— Может быть, он стал академиком? — предположил Борено.
— Почему бы и нет? Во всяком случае, хоть я не злой, но я желал бы, чтобы этот тронутый Вшивобородый, разбивавший чужие трубки и пытавшийся заставить нас есть траву на четвереньках, сей момент был уже на том свете. Впрочем, он уже и тогда был немолод. Того же я пожелал бы и Лакору. Много он мне попортил крови, этот напомаженный!
— Лакор, — подпрыгнул Деланд, как будто ему в задницу воткнули булавку.
— В чем дело? — спросил я удивленно.
— У Жана свои предрассудки, — тяжело ухмыльнулся Борено. — Анархистские предрассудки. Он допускает, что человек эволюционирует, меняется, меняет даже свои убеждения. Черт побери, не будем
— Как это?
— Пусть он попортил тебе много крови, но больше тебе это не грозит. Он вроде не умер, хотя кто его знает. Провинциальный суд отправил его на каторгу…
— Ты не шутишь? Он что, стал жертвой собственного хвастовства и действительно напал на инкассатора?
— Нет, это смешнее или, скорее, страшнее. Мы прочитали об этом в газетах, с самим Лакором мы не очень-то знались. В конце тысяча девятьсот тридцать шестого года он убил свою жену, потому что она ему изменяла.
— Во имя свободной любви, конечно! Я говорю о его собственном поведении, а не о поведении жены.
— Именно.
— Меня это не удивляет — на него это похоже.
— Присяжные неожиданно проявили чувство юмора.
— Свободного юмора!
— Да уж. Вы говорите, что надо победить ревность, вы проповедуете сексуальную свободу, но как только ваша жена вам изменяет, вы ее убиваете? Так вот, для нас это не обычное убийство в состоянии аффекта. Его отправили на каторгу на десять с лишком лет. На полную катушку! Он расплатился не только за смерть жены, но и за идеи, которые пропагандировал, плюс еще несколько грешков, висевших у него на совести. Надо сказать еще, что он оказал вооруженное сопротивление полицейским, которые пришли его арестовать.
— Какой кретин! — выругался Деланд, вытирая лоб.
Наступил тот момент, когда я мог бросить свою бомбу с криком: «Да здравствует анархия!»
— Кстати, о тысяча девятьсот тридцать шестом годе и инкассаторе, — сказал я вкрадчиво. — Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать по поводу дела на мосту Толбиак? Ведь это вы угробили служащего Холодильной компании, не так ли?
Глава 11
Кладбище
Деланд поежился на стуле. Борено помолчал и разлил остатки шампанского. Бокалы мелодично звенели от соприкосновения с бутылкой. По ту сторону двора циркульная пила накручивала прибыль предприятию. Я не повторил вопроса. Я выжидал.
Борено засмеялся фальшиво, как человек, у которого болят зубы.
— Ну, ты даешь, Нестор Бюрма! Никогда и никого мы не отправляли на тот свет. Ни на мосту Толбиак, ни где-нибудь еще. А что это за дело было на мосту Толбиак?
— Мне известно об этом, конечно, гораздо меньше вас, — вздохнул я. — Но в общих чертах попробую вам рассказать, в чем там дело.
— Не стесняйся. Но повторяю: мы никого не отправляли на тот свет.
— «Тот свет» — это всего лишь штамп, готовая фраза. У меня их много таких, нужных для поддержания разговора. Если по правде, я не думаю, что вы угробили этого Даниеля из Холодильной компании. Ленанте, должно быть, участвовал в этом деле, а его принципы мне известны — без крови. С вашей помощью он осуществил то «идеальное преступление», о котором задумывался. Возможно, этот служащий был в сговоре с вами. Так-так… меня это наводит на мысль…