Французский поцелуй
Шрифт:
— Ты спал?
— Немного, — ответил Крис. — Но не ложился.
— Хорошо, что я не разбудила тебя. — Она улыбнулась своей ослепительной улыбкой. — Я тебе не снилась ли, случайно?
— Вполне возможно, — ответил он, обнимая ее. Она склонила ему голову на плечо. — Это очень мило с твоей стороны.
Он повел ее к дивану. Ее лицо все так и светилось, отражая скудное мерцание городских огней за окном.
— Я не знала, что делать, — сказала она, кладя ему голову на колени. — Все думала о тебе и о том, что ты завтра улетаешь. — Она взглянула ему в лицо, запрокинув голову. — Такого со мной никогда не было.
— Tсc! —
— Кристофер, милый, — прошептала она, касаясь рукой его щеки. — Это, наверно, ужасный риск, но я пришла к тебе.
Он склонился над ней, шепнул:
— Не сетуй. Его губы дрожали, когда он целовал ее.
На серой радужной оболочке левого глаза была точка какого-то неопределенного цвета, придававшая ей ранимый и вместе с тем загадочный вид. Ресницы затрепетали и глаза закрылись, когда она почувствовала, как его губы раскрываются, прижимаясь к ее губам, и его сильные руки обнимают ее. Прильнув к нему всем телом, она подумала, сможет ли он любить ее так, как ей надо, чтобы ее любили?
Его пальцы, расстегивающие пуговицы ее платья. А под ним у нее ничего нет. Выражение, появившееся у него на лице, когда его пальцы коснулись ее голого тела, ей понравилось. А потом она охнула, выгибая спину, почувствовав его губы, целующие ее в ложбинку между грудей, обхватила его руками за шею, стала лизать его лицо, уши.
Он разорвал ее объятия и начал спускаться все ниже и ниже. Его руки ласкали ее бедра, между ног, а потом его рот нашел то, что искал.
Аликс почувствовала, будто ее живой бросили в огонь. Даже кости начали таять в этом адском пламени. Было невозможно дышать. Никогда в жизни она не чувствовала такой пронзительной, сладкой муки.
Не желая терять времени даже на то, чтобы полностью освободиться от платья, она притянула его к себе, хватая руками его твердеющую крайнюю плоть, чтобы он скорее вошел в нее. Задрав подол платья выше бедер, она настойчиво направляла его, извиваясь всем телом. А потом его губы, целующие ее грудь, ее пылающие соски, его вздрагивающий от нетерпения член, заполняющий ее всю-всю.
Возбуждение ее было так велико, что она почти сразу же почувствовала, что уже на грани. Она сжала его руками и ногами, вдыхала его сладкий пот, и такое острое блаженство охватило ее, что ей казалась, она сейчас потеряет сознание.
Его губы ни на секунду не останавливались. Впервые в жизни она была с мужчиной, который, не переставая, целовал ее во время всего полового акта. Сейчас она почувствовала опять, как его язык и его член работают на пару, и она, застонав от удивления, вновь почувствовала себя брошенной в огонь. Вся дрожа и задыхаясь, она металась в его объятиях, пока не заставила его взорваться внутри нее. Одновременно она почувствовала, что и ее внутренние мышцы судорожно сжались и разжались, вызвав второй оргазм.
Немного погодя Аликс проснулась, удивленно оглядываясь по сторонам, думая, куда она попала и не было ли все это сном. Потом она увидала тени, скользящие по потолку, невероятно сладкое тепло, угнездившееся где-то глубоко в ней. Повернула голову, увидела, что он сидит рядом, завернувшись в плед, как тень.
— Кристофер?
Его глаза были закрыты и, притронувшись к его руке, она почувствовала, что он опять весь какой-то зажатый.
— Что с тобой? О чем ты думаешь? — Ее голос был такой мягкий, такой нежный.
Крис
— Я хочу рассказать тебе то, что не рассказывал никому на свете, — сказал он. — Я сейчас сидел и думал о том, что произошло между мной и моим братом.
Аликс молча смотрела на него, и он опять понурился, повернувшись к ней так, что профиль его лица чуть-чуть белел в предрассветном свечении города за окном.
— Когда мы еще были пацанами, отец на Рождество обычно привозил нас в свой кабинет. Там у него были приготовлены для нас подарки, и он любил смотреть, как мы их открываем. Наша семья была довольно богатой, и это были деньги, в основном, отца. И он был, если не сказать жадным, то уж, во всяком случае, прижимистым. «Когда я был молодым, — любил он говорить, — все наше богатство составляла грязь, которую мы увезли на подошвах своих ботинок из Уэллса. Вот и все, но и этого было достаточно».
Аликс заметила в полутьме, что Кристофер слегка улыбнулся, рассказывая это, и на сердце у нее потеплело.
— Достаточно, — повторил он. — Это было одно из отцовских любимых словечек. — Он придвинулся к ней поближе. — Он забывал это слово только раз в году — на Рождество. Подарки его были всегда щедрыми, хотя он и дарил чаще всего не то, что нам бы самим хотелось иметь, а то, что ему хотелось нам подарить. Особенно очевидно эта тенденция проявилась, на Рождество, когда мне было двенадцать, а Терри — тринадцать лет. Отец тогда подарил нам по охотничьему ружью. Дав нам возможность немного поупражняться на консервных банках, отправился вместе с нами поискать оленя.
Господи Иисусе! Это было как раз то, о чем Терри мог только мечтать. Помню, с каким выражением на лице он смотрел на старый дробовик, который отец привез с собой из Уэллса. «Это все, что я получил в наследство от вашего деда, — говорил он нам. — Ну и еще, конечно, характер. Когда я смотрю на это ружье, я вспоминаю его, в поте лица своего добывавшего пропитание для семьи на скудной земле Уэллса. В нем было невероятное чувство собственного достоинства, даже, если хотите знать, величия».
Терри, похоже, понимал, что имеет в виду отец, а я — нет. Мне никогда не нравилось это ружье, а Терри не мог оторвать от него глаз. И вот, когда в то Рождество отец сделал нам такой подарок, Терри был на седьмом небе от счастья. А я, честно сказать, не знал, что я буду со своим ружьем делать. Оно казалось мне воплощением зла, штуковиной, назначение которой было причинять страдание другим живым существам.
Я не хотел с ними идти, не хотел искать оленя. Я знал, что случится, когда мы найдем его. Ну а отец, как обычно, подтрунивал надо мной, задевая самолюбие, чтобы я пошел с ними. Терри, как обычно, не понимал, чего я артачусь. Ему-то самому хотелось идти, так почему мне не хочется? У Терри было всегда так: что нравилось отцу, то нравилось и ему. А если у меня было другое мнение, то таращил глаза, не понимая, что со мной.
В то Рождество долгое время не было снега, но холода стояли что надо. Земля вся промерзла, и даже иголки на соснах были жесткими, будто сделаны из проволоки. Помнится, я очень устал, и мы с Терри уселись отдохнуть под соснами. И, глядя между ветками, я увидал на поляне оленя — огромного, гордого самца. Он беззаботно пасся и я, к собственному удивлению, стал проверять, послюнив палец, как учил отец, с какой стороны дует ветер.