Французский поход
Шрифт:
— Иногда его не бывает совсем. Как часто его не бывает, Брежи. Тебе этого не понять, — она закрыла глаза и склонила голову. Руки снова легли на его мощные мускулистые ноги.
Этот мужчина действительно представлял собой тугой сноп мышц. Откуда они у графа; каким трудом, какими физическими упражнениями генерал де Брежи поддерживал свое тело в такой форме — оставалось для нее загадкой. Одно она твердо знала: никому, ни одной женщине в этом городе и в голову не могло прийти, что этот плотно скроенный, в прекрасной физической форме дворянин
Правда, при этом он умудрился так и не создать семьи. Но в данном случае Гонзага склонна была отнести это скорее к его заслугам, нежели к недостаткам. Впрочем, она, королева Польши, тайно пробиравшаяся к своему мужчине через три подземелья Варшавы, многое склонна была относить к достоинствам этого человека.
— Какое счастье, что ты не король, Брежи!
— Мое личное счастье именно в этом и заключается, — покорно согласился граф.
Брежи, «греховный мужчина королевы», как называл его поручик Кржижевский, стал особым пристанищем Марии-Людовики Гонзаги, последним пристанищем в этой стране, которым она дорожила настолько, что не могла, не имела права ни рисковать им, ни разочаровываться.
— Ты права, Людовика. Мое тело — не в пример мне, стареющему, чинному послу.
Пока пламя двух каминов, словно пламя костров, озаряло измученные тела — в разные века, разными народами и всяк на свой лад распятых Иисусов. Сами распятые, искупая грехи рода человеческого, молчаливо взирали на сладострастную игру истосковавшейся по мужской силе владычицы. И стонали вместе с ней и томились от сознаниятого, как коротки минуты земного блаженства.
26
— Вот что такое верный слуга, — проговорил хан, все еще не отрывая взгляда от каравеллы «Сицилийская роза». — На краю земли не поленился найти своего повелителя, чтобы, не теряя ни минуты, доложить… Кстати, что ты стремился сообщить мне, Карадаг-бей?
— Я вернулся из казачьих земель, мой повелитель, — Карадаг-бей мельком взглянул на Улема. Ему очень не хотелось, чтобы тот присутствовал при его разговоре с ханом. Вообще не хотелось, чтобы тот когда-либо и где-либо присутствовал. Если бы Улем вдруг исчез из ханской свиты — для Карадаг-бея это было бы подарком судьбы.
Хан по-бычьи нагнул голову и взглянул на первого советника из-за плеча, словно молодой воин из-за щита.
— Тебе приказано говорить.
— Я сумел встретиться с ним… Однако подробности мне хотелось бы поведать вам наедине.
— Итак, ты встретился с князем Одар-Гяуром, — сказал хан, давая понять, что условия, которые он выдвигает, его совершенно не интересуют.
Улем тоже не двинулся с места. Только лицо его еще более ожесточилось и приобрело такой же пепельный цвет, как склон потухшего вулкана.
— Князь согласен с вашими условиями. Мало того, он обещает помнить о вашей милости. Так что мы получаем надежного союзника.
— Ты
— У меня нет оснований не верить ему, повелитель, — склонил голову Карадаг-бей. — Князь — давнишний наемник. Уже несколько лет он воюет под флагом то одного правителя, то другого. Польский король значит для него не больше, чем австрийский император или персидский шах.
— Или крымский хан, — едва слышно проговорил Улем, с насмешкой взглянув на первого советника, которого уже не считал первым.
— Интересы Польши — для него тоже ничто, — Карадаг-бей хорошо расслышал сказанное Улемом, но считал унизительным замечать его змеиное шипение. — Он воюет за деньги. А наши деньги он уже получил. И еще получит, если окажется достаточно полезным для нас. Кроме того, поляки — враги украинцев. А с казаками князь успел найти общий язык довольно быстро.
— Правильно говоришь, — бесстрастно согласился хан.
Он всегда ценил холодную расчетливость своего первого советника, его убийственную логику, благодаря которой удавалось прояснять многие события из тех, что, не будь рядом Карадаг-бея, так и остались бы для Ислам-Гирея безнадежной загадкой.
— А не приходилось ли тебе встречать в степях Ляхистана следы Бохадур-бея? — вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Карадаг-бей вздрогнул. Лицо его вытянулось. Он невольно оглянулся на Улема, словно заподозрил, что имя степного грабителя возникло по его упорному наущению.
— Приходилось, мой повелитель, — он обязан был ответить более пространно. Однако умолк, выигрывая время, нужное ему для того, чтобы продумать ответ, а главное, попытаться понять, что хану уже известно о Бохадур-бее и почему он столь внезапно заинтересовался судьбой этого, теперь уже дохлого, шакала.
Карадаг-бей даже не мог припомнить сейчас, возникало ли когда-либо в устах хана его имя. Нет, кажется, все-таки упоминал. Перед его, Карадаг-бея, отъездом в Речь Посполитую.
— Он все еще мнит себя ханом Буджацкой степи? Ему все еще хочется быть правителем ханства, раскинувшегося между Перекопом, Днестром и Кодымой?
— Он больше не мнит себя ханом, мой повелитель. Он погиб.
— Уже? Это была случайная смерть в какой-то из стычек? — спокойно поинтересовался Ислам-Гирей.
Корабль постепенно превращался в белую точку на голубовато-розовом горизонте, и хан потерял к нему всякий интерес. Зато ему вновь открылся вещий профиль на склоне вулкана.
— Бохадур-бей пал в схватке с отрядом Гяура. Князь настиг его после одного из нападений на украинское местечко, уж не припомню, какое именно.
— Проклятый Гяур. За одно только это его стоило бы четвертовать. Кто теперь возглавил шайку?
— Ее больше нет. Часть несостоявшейся орды погибла, часть разбежалась. Остальные, во главе с помощником Бохадур-бея Мамлюком, перешли к Гяуру и теперь служат в его полку.
— Служат в полку Гяура?! Странно. Хотя… они нам еще могут понадобиться.