Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин
Шрифт:
Я села на топчан, сжав голову руками. В голове вертелись обрывки мыслей и впечатлений… убитый Баранов у бассейна и Андре Валасьен… черные тени, скользившие между деревьями. Валасьен ушел, и на меня напали… Меня похитили. Но зачем? Я подняла голову и подумала, что зря отказалась от еды и питья. Под ложечкой сосало, хотелось пить. Я облизала пересохшие губы, встала и, подойдя к двери, забарабанила в нее что было сил.
Подошли к двери не скоро. Я уже собиралась сделать паузу, но тут послышались шаги, и дверь распахнулась.
– Чего тебе? – Коротышка пробуравил меня тяжелым взглядом.
– Есть хочу и пить.
– Не
– Не могла.
– Тогда жди. Я же сказал про кнопку, забыла, что ли?
– Забыла.
Он смерил меня очередным тяжелым взглядом – с головы до ног – и ушел, не забыв тщательно закрыть дверь. Я услышала двойной поворот ключа в замке и втянула, как черепаха, голову в плечи. Этот звук почему-то подействовал мне на нервы.
Коротышка вскоре вернулся с железным подносом в руках, на котором стояла тарелка с кашей и стакан с крепким чаем.
– Это что?
– Манка.
Я чуть не сплюнула.
– Терпеть не могу манку! С детства. Я не буду ее есть.
Мой охранник равнодушно пожал плечами.
– Не ешь, мне-то что? Хочешь голодать – голодай. Дело твое.
Я задумалась: похоже, дело мое – дрянь, и что будет дальше – я не знаю. Не бросаться же с кулаками на этого крепыша: силы у нас явно неравные, он легко отпихнет меня, как перышко.
– Ну что? Так будешь есть или нет?
Я отрицательно качнула головой. Он хмыкнул и повернулся ко мне спиной.
– Эй! Чай-то оставь.
– Это уже лучше. Значит, голодовка отменяется. Вам, барышня, я бы все-таки настоятельно посоветовал поесть. А то вдруг у вас головка закружится, равновесие потеряете, не ровен час, и шмякнетесь головушкой своей об угол раковины. Подумайте об этом.
– Какая трогательная забота о моем здоровье! Может быть, вы все-таки скажете: куда мы плывем и зачем?
– Не скажу…
У меня возникает огромное желание – вырвать поднос из его рук и швырнуть прямо в лицо этому прохиндею с бегающими глазками. С трудом, но все же я сдерживаюсь, понимая, что ничего у меня не выйдет.
Я ставлю стакан с чаем на маленький столик и отпиваю глоток. Чай несладкий и к тому же отдает чем-то кислым. Может быть, меня хотят отравить? Тогда уж проще выкинуть меня за борт – хлопот намного меньше. Пить эту бурду мне не хочется, но жажда оказывается сильнее, я делаю еще один глоток и отставляю стакан в сторону. Интересно, куда мы плывем и что ждет меня в конце? Этот идиот, ясен пень, ничего мне не скажет. Ему дали такое указание: игнорировать все мои расспросы, поэтому мне придется оставить свои попытки разговорить его. Взломать дверь я тоже не сумею… О том, чтобы оттолкнуть или повалить на пол моего тюремщика и убежать, даже думать смешно. Придется мне смириться со своей участью и ждать… Но как долго?..
Я ложусь на топчан и закрываю глаза. Меня подташнивает – то ли от голода, то ли от волнения и от всей этой безысходности. Я проваливаюсь в тяжелую дрему. Уснуть по-настоящему не могу, меня все время качает, и, когда я открываю глаза, все перед ними расплывается, как в знойный летний день. Я не сразу понимаю, что заболела, что у меня поднялась температура. Меня дико знобит, я с трудом натягиваю на голову темно-синее солдатское одеяло, стуча зубами. Мне кажется, что этот стук отдается у меня в голове, как будто там марширует целый взвод солдат. Мне уже ничего не хочется: ни пить, ни есть, меня охватывает какое-то странное безразличие ко всему на
Мой тюремщик хмурится и трясет меня за плечи.
– Пей! – рычит он.
Я мотаю головой. Но кто-то приходит ему на подмогу – высокий человек лет пятидесяти, и в меня насильно вливают это пойло. И я снова отрубаюсь…
Проснулась я от звука капающей в раковину воды. Приподняв голову с подушки, я тут же уронила ее обратно. Она сильно кружилась, перед глазами прыгали черные точки, быстро-быстро.
Я даже не могла сообразить, сколько времени я проболела. День? Два? Три? Вставать и колотить в дверь сил не было. Максимум, на что я оказалась способна, – сползти с топчана.
В глазке что-то блеснуло, и дверь открылась.
На пороге стоял все тот же коротышка.
– Очнулась? – Он смотрел на меня неприязненно и строго.
– Да, мне получше… Чуть не загнулась.
– Сейчас принесу еду.
От его прежнего балагурства не осталось и следа.
Всыпали товарищу из-за меня, неожиданно пришло мне в голову. Раз меня сразу не убили, значит, я зачем-то нужна им целой и невредимой. Если бы я отдала концы, этому типу здорово влетело бы, а он трясется за свою шкуру, аж слюной исходит! В противном случае он непременно прошелся бы на мой счет, а себя ведет тише воды, ниже травы. Не иначе как ему приказали заткнуться.
– Только не кашу!
– Не кашу… – эхом отзывается он.
Мне приносят отварную курицу и тушеные овощи, ломтик сыра и крепкий чай. На этот раз не в стакане, а в чашке.
Есть мне не очень хочется, но я понимаю – для восстановления сил нужно заправиться «топливом». Но есть в присутствии своего охранника я не могу и поэтому тяну, а потом говорю:
– Вы свободны.
Он даже не хмыкает в ответ, просто молча поворачивается и уходит. Я свешиваю ноги с топчана и придвигаюсь ближе к столику. Курица мне кажется переваренной, овощи – перепаренными. Но вот чай – такой, какой я люблю: очень сладкий и крепкий. И еще – вкусный сыр. Французский? Или мы уже покинули воды Франции и плывем в каком-то неизвестном направлении? Я по-прежнему в полном неведении, а этот тип мне ничего не скажет. Остается одно – ждать…
Допив чай, я ощущаю прилив сил. Может, попросить еще чашечку?
Я встаю с топчана – и падаю обратно. Придется ждать, когда он придет за подносом. Как только коротышка появляется в дверях, я кратко бросаю:
– Еще чай!
Он приносит чай, и я смотрю на него. От моего пристального взгляда ему явно не по себе. Но он молчит и никак не реагирует на мое слишком уж назойливое внимание к его персоне.
Неожиданно я говорю:
– Я хочу подышать свежим воздухом.
– Это неблагоразумно: вы еще слишком слабы. Подождите день-два и тогда выйдете.