Французское наследство

Дорош Елена

Из-за приоткрытой двери он слышал голоса, доносившиеся из кухни, но слов разобрать не мог.

Через минуту на площадку вышел участковый и протянул руку:

– Лейтенант Башковитов. Даниил.

– Бехтерев. Савва. Спасибо за помощь, лейтенант.

– Да не за что. Сам чуть в обморок не хлопнулся, когда увидел.

– Ты тело обнаружил?

– Ага. Причем случайно вышло. Тут на верхнем этаже женщина с маленьким ребенком живет. Позвонила: мол, по крыше кто-то ходит и люк на чердак открыт. Боюсь, говорит. Я и пошел проверить. Когда поднимался,

заметил открытую дверь. Эту Шум я знаю. Ей в обед сто лет. Ну, думаю, начался маразм старческий, дверь уже забывает закрывать. Постучал, позвонил. Молчание. Я и зашел… Сразу сообщил, куда надо, а потом решил, что следует родных вызвать.

– Ты и родных знал?

– Только не подумай, что я из тех, кто землю носом роет. Просто мы с Янкой в одной школе учились. Я, понятно, на три года старше, но, в принципе, были накоротке. Взял у Светки Писаревой ее телефон и…

– А что из дома вынесли, еще не выяснили?

– Выясняют. Может, пенсию недавно получила, а может, чего подороже. Из очевидного – сумка на диване валялась, а кошелька не было. И шкатулка. Ее тоже выпотрошили и на пол кинули. А уж что там было… Но, видно, ценное, раз бабка сопротивлялась.

– А она сопротивлялась?

– Да не знаю. Просто подумал: почему ее по голове колотить стали? Сопротивлялась, значит. Не пускала. Ну и…

Участковый посмотрел на Бехтерева с сомнением, но все же сказал:

– Там еще тайник вскрыли.

– Какой тайник? – насторожился Савва.

– За шкафом. Я сразу куски цемента у стены увидел.

Он воззрился на участкового:

– Что ж ты сразу не сказал? Тогда понятно, почему ее…

Башковитов молча почесал затылок, но было видно, что ему как раз понятно далеко не все.

– Соседей опрашивали? Неужели не слышали ничего?

– Я и опрашивал. Не слышали и не видели. Видишь ли, квартира угловая. Та стена выходит в спальню, а за ней – улица. Потом преступник же не кирпич долбал, цемент просто. Ударил пару раз, он и отвалился. Грохоту не так много было. Не пойму только, зачем тайник замуровали?

– Наверное, пустой был.

– Наверное, только убийца думал, что полный. Причем так… конкретно. Иначе для чего все? Еще и кувалду припер.

– Кувалду?

– Ну… Ясно же. Стену раздолбать – кувалда нужна или что-то в этом роде. Да так и было. Разлом широкий, куски цемента крупные.

– А старуху? Тоже кувалдой?

– Ты че? Если кувалдой долбануть по человеческой голове, от нее мокрого места не останется! Я труп хорошо рассмотрел, пока полиция ехала. Ее били чем-то не очень тяжелым.

– Ничего себе, не очень! Голову проломил!

– Говорю тебе: что-то небольшое, – заупрямился лейтенант. – Ну, вроде молотка простого. Проломы такие… очевидные.

Савва посмотрел на парня с интересом:

– Башковитый ты парень, Башковитов.

– Все так говорят, – ухмыльнулся участковый.

– Слушай, нас наверняка погонят отсюда. Ты не против, если я попрошу держать меня в курсе?

– Да не против, наверное. Только ведь участковым

не все говорят. Мы ж не на оперативной работе. Просто землю топчем.

– Понимаю, но ведь не зря тебя башковитым считают.

– Это да. Ладно, давай телефон. По старой дружбе – с Янкой, имею в виду – скажу, если что интересное узнаю. Вижу, ты мужик сочувствующий. Янке такой и нужен.

Савве вдруг стало любопытно.

– С чего ты решил, что ей нужен именно такой?

– Так сразу же видно, что не пустобрех, – ничуть не смутившись, пояснил Башковитов. – Янка всегда немного наивной была. Как все музыкантши. Хотя, с другой стороны, девка она непростая.

В коридоре послышались шаги, и из квартиры вышла Яна. Ее глаза потемнели и казались двумя бездонными провалами. На щеках горели яркие пятна.

Ого! Да у нее температура за сорок!

– Сказали, чтобы домой шла и ждала результатов расследования, – слабым голосом произнесла она.

Башковитов участливо тронул ее за плечо:

– Так, конечно, Ян. Чего тебе тут делать? Разберутся и сообщат.

Савва потушил сигарету и взял Яну за руку:

– Пошли.

И она покорно пошла.

Как странно сложились сегодня отношения со Стариком. Утром Он был доволен и собой, и им. Старик даже насмешил его воспоминанием, как накануне Дня взятия Бастилии – именно Старик предложил отмечать праздник Федерации ежегодно – Мирабо, за разного рода темные истории сидевший во всех тюрьмах, а там посещение церковной службы было единственным развлечением, учил его правильному алгоритму мессы. Комичность ситуации заключалась в том, что не знающий ни одного канона Старик носил сан епископа. На репетиции он был в полном облачении. Любимая собачка не узнала хозяина и стала кидаться, норовя укусить за ногу.

Это было так смешно, что Он хохотал до слез.

А после пафосной церемонии на Марсовом поле в Париже епископ отправился в игорный дом и за один вечер дважды сорвал банк. Старик уверял, что именно солидный куш стал самым ярким впечатлением дня!

Утренняя болтовня со Стариком дала дополнительный заряд бодрости и уверенности в том, что все пройдет гладко.

Но на этот раз интуиция подвела. Подло! Мерзко! Глупо подвела!

В доме старухи не оказалось того, что Он искал. Разочарование было так велико, что Он покинул квартиру, забыв запереть дверь. Перешагнул через старуху, лежащую на полу, и выбежал из дома в полном смятении чувств.

Он ошибся. Разве такое возможно?

Уже дома, растирая больную ногу, подумал, что Старику тоже случалось ошибаться. Именно по его наущению якобы за организацию заговора Первый консул приказал расстрелять герцога Энгиенского. Тогда Старику было важно доказать свою исключительную преданность патрону, а заодно помочь тому навсегда избавиться от Бурбонов. Когда же правда о невиновности герцога вылезла наружу, Старик, притворно вздохнув, сказал лишь, что это было больше, чем преступление, – это была ошибка.