Франклин Делано Рузвельт
Шрифт:
Следующим толчком послужил недавний доклад Самнера Уэллса, заместителя государственного секретаря Корделла Халла, которого Рузвельт посылал в турне по Европе в период с февраля по март 1940 года с тем, чтобы проверить, насколько его тезис о том, что «дела в Европе идут все хуже» оправдает его решение баллотироваться на третий срок. Уэллс был умным человеком, настолько тонким и изощренным политиком, насколько был груб и прямолинеен Халл. Тем не менее, его миссия, по крайней мере с точки зрения Великобритании, была настолько неудачной, насколько это можно себе представить. Она полностью отличалась в худшую сторону от той, которую предпринял Гарри Гопкинс спустя один год.
Уэллс посетил Париж, Берлин, Рим и Лондон. Он остался под впечатлением от Гитлера, частично по не имеющей отношения к делу причине, — тот говорил на чистом простом немецком языке, и Уэллс смог понять каждое слово (Де Голль, с некоторыми поправками, по его оценкам, должен был стоять ничуть не ниже). Еще сильнее Уэллса поразил Муссолини. Европейский государственный муж, который произвел наиболее неприятное впечатление на Уэллса, был Черчилль. Уэллс увидел в нем человека, насквозь пропитанного виски,
Уважение Рузвельта к Черчиллю многократно возросло, когда после разгрома Франции премьер — министр Великобритании, вероятно от природы, наибольший франкофил из всех британских премьеров двадцатого столетия (возможно, за исключением Энтони Идена), вступил в жестокий бой с превосходящим по силе французским флотом в трех точках прибрежной зоны Северной Африки в начале июля. Парадокс заключается в том, что это событие возымело такой же эффект на американского либерального президента, как и на правых «заднескамеечников» [68] от партии тори в Палате общин, которые были ярыми сторонниками Чемберлена. И впервые, после того как Черчилль разгромил несколько французских кораблей близ порта Оран, Рузвельт понял, что он готов взяться за дело решительно.
68
Заднескамеечник — рядовой член Парламента в Великобритании.
Эта новая уверенность, однако, не помешала ему взять в команду Уэнделла Уилки, своего оппонента от Республиканской партии, который, по существу, являлся либеральным интернационалистом. Основная размолвка между ним и Рузвельтом состояла в том, что как президент корпорации Commonwealth & Southern Electric Уилки не был в восторге от плана Рузвельта дать Югу дешевую электроэнергию. Кампания 1940 года, если оценить ее со стороны и в ретроспективе, кажется мне наиболее дискредитирующей иллюстрацией в истории США на предмет того, как партийная политика превращает в шутов многих при других обстоятельствах замечательных людей. Президент, которого убедили баллотироваться на третий срок, и взъерошенный промышленник, который, пытаясь расстроить его планы на победу (и ему это удалось лучше, чем Гуверу в 1932–м или Лэндону в 1936–м), активно продвигал идею о невмешательстве США в дела Европы, во что не верил ни один из кандидатов. Уилки все чаще говорил, что ФДР подстрекает страну к военным действиям. Рузвельт, в своей знаменитой речи в Бостоне 30 октября, дал следующий ответ: «Мы не будем принимать участия во внешних войнах, и мы не хотим, чтобы наши сухопутные, морские и воздушные силы воевали за пределами нашего континента, если речь не идет о нападении на США». Затем в Филадельфии он пошел еще дальше, заявив: «Ваши сыновья не будут принимать участие ни в одной из внешних войнах». Как видим, здесь «если речь не идет о нападении на США» было и вовсе выпущено. Как бы там ни было — наблюдались признаки того, что на этом этапе, когда немецкие бомбардировщики по ночам бомбят Лондон, мысли американцев в пользу политики вмешательства опережали президентские — его обманный маневр сработал. 5 ноября 1940 года Рузвельт победил Уилки в соотношении 27 миллионов голосов избирателей против 22 миллионов. ФДР также одержал победу в тридцати восьми штатах, что дало ему перевес в коллегии выборщиков в соотношении 449 к 82 голосам. Эта победа не была повторением триумфа 1936–го или даже 1932 годов, но это была достаточно уверенная победа для первого человека в истории США, который избирался на должность президента в третий раз. ФДР сразу же стал наиболее популярным и наиболее одиозным из тридцати двух американских президентов.
Глава 6 Опять война
Личным практическим (в отличие от риторики) вкладом Рузвельта в дело Антигитлеровской коалиции стало подписание 3 сентября 1940 года договора об «эскадренных миноносцах в обмен на базы» между Великобританией и США. Это соглашение не было достигнуто в одночасье. Черчилль, в более императивной форме, чем он себе обычно позволял в общении с Рузвельтом, писал тридцатого июля: «Я не понимаю, почему при существующей ситуации Вы не можете прислать мне 50–60 ваших самых изношенных эсминцев… Господин Президент, с глубочайшим уважением, должен сообщить Вам, что наступил критический момент в мировой истории, когда это необходимо осуществить немедленно». Договор был заключен пятью неделями позднее; он был выгоден для американцев не менее чем для британцев. Соединенные Штаты получили в долгосрочную аренду ряд ценных военных баз от Ньюфаундленда до Вест — Индии. Великобритания получила эсминцы, но они были настолько давние, что к февралю 1941 года только девять из них были пригодны к использованию, несмотря на недостаток кораблей во флоте Великобритании.
Тем не менее, Черчилль был благодарен, и двадцатого августа, еще до того, как о договоре можно было говорить во всеуслышание, хотя он уже был готов
69
С другой стороны, Черчилль также сказал (по пути в Вашингтон после нападения Японии на Перл-Харбор, в декабре 1941 года): «Ранее мы пытались их соблазнить. Теперь они находятся в надежном гареме». Даже самые близкие отношения между государствами и государственными деятелями — это смесь сентиментальных чувств и реальной политики. И то и другое не обязательно является лицемерием.
За неделю до того, как Черчилль произнес свою речь, Рузвельт с трудом преодолел гораздо более серьезный экзамен на прочность нервов, который имел мало отношения к внешнему миру, и Британии в частности. Тринадцатого августа к Закону о воинском призыве была принята поправка об увеличении срока службы на шесть месяцев (Сенат принял ее с приличным запасом — соотношение голосов составило 50 к 45, хотя не все демократы присутствовали на заседании). Однако в Палате представителей разница была только в один голос «за» — 203 к 202. Без такого закона США остались бы без эффективной армии, а ФДР так и остался бы пастырем, проповедующим высокую мораль по причине собственного бессилия. Невозможно переоценить, какое сильное впечатление произвела на Рузвельта столь ничтожнейшая разница в голосах. Она только подчеркнула его инстинктивное ощущение той опасности, которой он подвергался, рискуя свалиться в пропасть. А еще она вызывала раздражение некоторыми членами администрации, в частности Айксом и самоуверенным новичком — республиканцем Стимсоном, которых поддерживали Нокс и министр юстиции Роберт Джексон, не понимавшие нежелания Рузвельта быть на шаг впереди общественного мнения.
Насколько же изменила взгляды и поведение Рузвельта избавительная победа на выборах и переизбрание на третий срок? В действительности, его взгляды не изменились — он всегда был интуитивно настроен против фашизма и потому радел за его уничтожение — но его поведение изменилось разительно. В то время как в США проходили выборы, Британия страдала от массированных ночных бомбардировок. Эти события вызвали более мощную волну сочувствия со стороны Америки, чем шесть месяцев назад. Американские корреспонденты во главе с Эдвардом Р. Марроу, с его бархатным голосом, проживавшие в отеле «Савой», большей частью окруженные роскошью и созданным ими же беспорядком, рисовали яркие картины упорства и стойкости Лондона. Эти репортажи оказали больше поддержки, чем репортажи тех дней, когда Вермахт шагал по Франции, а приходящая в упадок Британия, казалось, немногим лучше сможет противостоять немцам.
Существовало несколько признаков того, что Рузвельт внимательно прислушивался к мнению американцев вместо того, чтобы вести страну за собой. Однако в декабре 1940 года он принял два по — настоящему важных решения, оба в какой-то степени были ответами на письмо Черчилля от восьмого декабря, составленное после многих черновых вариантов. Джеймс Макгрегор Бернс назвал его, немного преувеличив, «вероятно, самым важным письмом в его [Черчиля] жизни». Хотя в нем содержались и некоторые моменты второстепенной важности, оно, по сути, являлось воззванием к США оказать более серьезную поддержку (хотя нет, Черчилль убеждал президента предоставить Британии «обширную экспедиционную армию США») для битвы на севере Атлантики с целью ведения эффективных действий, в виду нынешней непосредственной угрозы. В письме также заключалась просьба о том, чтобы его страну не «пустили по миру» из-за требования США о наличной оплате по каждой единице оборудования. «Если, как я думаю, вы убеждены, господин Президент, — твердо закончил Черчилль, — что разгром нацистов и фашистской тирании является делом большой значимости для народа Соединенных Штатов и западного полушария, вы воспримите это письмо не как призыв о помощи, а как изложение минимальных требований, необходимых для достижения общей цели».
Президент получил письмо во время десятидневного круиза по Карибскому морю, в котором, помимо личного штата служащих, его сопровождал только Гарри Гопкинс. Немедленной реакции не последовало. Затем, по словам Гопкинса, несколько дней спустя, вечером «он [президент] вдруг выдал ответ — целую программу». Так на свет появился Закон о ленд — лизе.
Затем, по возвращению в Вашингтон, последовали две недели интенсивной работы и формирования окончательных решений. Результаты были предъявлены на пресс — конференции семнадцатого декабря. Речь была ярким примером самоуверенности Рузвельта и его любви к несколько хаотичному отступлению от формы — стилю, которого он придерживался во многих своих важных выступлениях. Черчилль, вероятно, считал пресс — конференции недостаточно резонансными способами выражения своей позиции и чувствовал сомнения (притворные) по поводу своей способности изложить самые важные слова в единственной плохо подготовленной речи. «Итак, что я намерен делать, — начал Рузвельт свою главную мысль с интонацией, которую можно было бы принять за полную сомнений убежденность, — так это изъять из обращения денежные знаки… избавиться от глупого и бестолкового разговора о деньгах». Затем он продолжил речь, приведя пример одного из наиболее известных сравнений двадцатого века.