Франсуа-найденыш

Санд Жорж

Но, силясь вновь завоевать его доверие, она наговорила больше, чем ей хотелось; то ли угрызения совести развязали ей язык; то ли Франсуа, проснувшись на рассвете, услышал кое-что из слов старухи Бланше, и теперь они пришли ему на ум; то ли приближение беды разом прояснило его убогий рассудок, но только он сказал, смотря на Забеллу такими же глазами, которые однажды изумили и почти напугали Мадлену:

— Мать, ты хочешь прогнать меня. Заведешь подальше и бросишь.

Тут ему вспомнилось несколько раз произнесенное при нем слово «приют». Он не знал, что это значит, но предположил, что это еще пострашнее дилижанса, затрясся всем телом и завопил:

— Ты

хочешь отдать меня в приют!

Забелле уже нельзя было отступать — она зашла слишком далеко. Решив, что мальчик знает о своей участи больше, чем было на самом деле, и не смекнув, что хитрость — самый верный способ обмануть найденыша и отделаться от него, она выложила всю правду в надежде убедить его, что в приюте ему будет лучше, чем у нее: там о нем станут больше заботиться, обучат ремеслу и на время отдадут какой-нибудь женщине побогаче, чем она, и та снова заменит ему мать.

Эти утешения повергли найденыша в полное отчаяние. Неизвестное будущее страшило его куда больше, чем все доводы, которыми Забелла пыталась отпугнуть его от жизни с нею. К тому же он любил, всем сердцем любил эту неблагодарную мать, пекшуюся не столько о нем, сколько о себе. Любил он и еще одного человека, причем почти так же сильно, как Забеллу: это была Мадлена, хотя найденыш не понимал, что любит ее, и не заговаривал о ней. Он просто рухнул наземь, словно в припадке падучей, разрыдался и, цепляясь за траву, закрыл голову руками. А когда Забелла, встревожившись и потеряв терпение, прикрикнула на него и попробовала силой поставить на ноги, мальчик так отчаянно ударился головой о камни, что весь залился кровью, и она решила, что он сейчас убьется насмерть.

Господь соизволил, чтобы как раз в эту минуту мимо проходила Мадлена Бланше. Об отъезде Забеллы с мальчиком ей было ничего не известно. Она возвращалась из Преля, куда относила одной богатой женщине шерсть — заказ, который та, нуждаясь в особо тонкой пряже, дала Мадлене, лучшей пряхе во всей округе. Мельничиха получила деньги и направлялась домой с десятью экю в кармане. Она уже выходила на дощатые, проложенные над самой водой мостки через речку, каких немало на здешних лугах, как вдруг услышала душераздирающий вопль и сразу узнала голос бедного найденыша. Она побежала на крик и увидела, что мальчик, весь в крови, бьется в руках Забеллы. Сначала Мадлена ничего не поняла: с первого взгляда ей показалось, что Забелла в сердцах ударила его, а теперь пытается оттолкнуть. И она еще больше укрепилась в своем предположении, когда Франсуа, заметив мельничиху, кинулся к ней, змейкой обвился вокруг ее колен и схватился за ее юбки с воплем:

— Госпожа Бланше, госпожа Бланше, спасите меня!

Забелла была женщина крупная и плотная, Мадлена же — маленькая и тоненькая, как тростинка. Однако она не струсила и, вообразив, что Забелла сошла с ума и задумала убить ребенка, заслонила найденыша с твердой решимостью защитить его или умереть, лишь бы он успел убежать.

Но едва женщины перекинулись несколькими словами, как дело выяснилось. Забелла, не столько рассерженная, сколько удрученная, рассказала все как было. И Франсуа понял наконец, в каком он бедственном положении, и на этот раз воспринял услышанное гораздо разумней, чем можно было предполагать. Когда Забелла выговорилась, он опять уцепился за колени и юбки мельничихи, умоляя:

— Не гоните меня, не давайте меня увезти!

И, бросаясь от рыдавшей Забо к мельничихе, рыдавшей еще сильнее, он уговаривал и просил их в словах, которые казались неожиданными в его устах, так как лишь сегодня он впервые сумел сказать то, что хотел:

—

Ох, мама, мамочка, милая! — взывал он к Забелле. — За что ты решила меня бросить? Неужели ты хочешь, чтобы я помер с тоски в разлуке с тобой? Что я тебе сделал? За что ты меня разлюбила? Разве я не слушался, не делал, что ты велишь? Разве я в чем-нибудь провинился? Ты же сама твердила, что я хорошо хожу за скотиной, ты всегда целовала меня на ночь, называла сыночком и никогда не говорила, что я тебе не родной. Молю тебя, как господа бога, мама: не прогоняй меня, не прогоняй! Я всегда буду заботиться о тебе, работать на тебя; если ты будешь мною недовольна, побей меня — я ни слова не скажу; только не отсылай меня, погоди, пока я хоть в чем-нибудь провинюсь.

Затем он кидался к Мадлене и просил:

— Сжальтесь надо мной, госпожа мельничиха! Скажите моей матушке, чтобы она не отсылала меня. Я больше никогда не приду к вам, раз вашим это не нравится; а если вам захочется что-нибудь мне дать, я буду помнить, что брать нельзя. Я поговорю с господином Каде Бланше, скажу ему, чтобы он побил меня, а вас за меня не бранил. Когда вы пойдете работать в поле, я всегда буду рядом, буду носить вашего малыша и целыми днями нянчиться с ним. Я сделаю все, что вы велите, а если провинюсь, вы разлюбите меня, и все тут. Только не давайте меня прогнать, я не хочу отсюда, лучше уж головой в воду.

И бедный Франсуа, уставившись на реку, так близко подошел к ней, что женщинам стало ясно: жизнь его на волоске — одно слово отказа, и он утопится. Мадлена вступилась за мальчика, и Забелле до смерти хотелось ее послушаться, но до мельницы оставалось два шага, а это было совсем не то, что вдалеке от нее, на дороге.

— Ладно, дрянной мальчишка, оставайся, — уступила она, — только знай: я из-за тебя завтра побираться пойду. Ты глуп и не понимаешь, какая участь ждет меня по твоей вине. Вот что значит взвалить себе на шею чужого ребенка, который даже свой прокорм не окупает!

— Ну, будет, Забелла, — оборвала ее мельничиха и, подняв найденыша с земли, взяла на руки с намерением унести, хотя он был уже довольно тяжел. — Вот вам десять экю: уплатите аренду или перебирайтесь в другое место, если мой муж заупрямится и прогонит вас. Это мои деньги, я сама их заработала; я знаю, с меня их спросят, но мне все равно. Пусть меня хоть убьют, но я покупаю этого мальчика; он теперь мой, а не ваш. Вы не стоите того, чтобы вам доверяли ребенка с таким добрым сердцем, который так любит вас. Я сама стану ему матерью, и с этим кое-кому придется мириться. Ради своих детей что угодно вытерпишь. Я за своего Жанни себя на куски изрезать дам; ну, и за этого тоже все вынесу. Идем, мой бедный Франсуа. И запомни: никакой ты не найденыш! У тебя есть мать, и ты можешь любить ее от всего сердца — она тебе отплатит тем же.

Мадлена говорила все это, не слишком отдавая себе отчет в своих словах. Обычно она была само спокойствие, но сейчас голова у нее пылала. Ее доброе сердце взбунтовалось — Забелла не на шутку рассердила ее. Франсуа обвил мельничиху руками за шею и так крепко стиснул, что у нее перехватило дух; кроме того, он вымазал ей кровью чепец и платок, потому что голова у него была поранена в нескольких местах.

Все это так подействовало на Мадлену, преисполнило ее такой жалостью, страхом, горем и решимостью, что она двинулась к мельнице с отвагой солдата, идущего под огонь. И не задумываясь над тем, насколько тяжел ребенок и слаба она сама, которой и маленький-то Жанни едва-едва по силам, Мадлена пошла по кое-как уложенным мосткам, прогибавшимся у нее под ногами.