Франсуа Вийон
Шрифт:
– Никто из нас не властен над собой!Мы скоро станем прахом и золой,Окончена для нас стезя земная,Нам Бог судья! И к вам, живым, взывая,Лишь об одном мы просим в этот час:Не будьте строги, мертвых осуждая,И помолитесь Господу за нас!Здесь никогда покоя нет костям:То хлещет дождь, то сушит солнца зной.То град сечет, то ветер по ночамИ летом, и зимою, и веснойКачает нас по прихоти шальнойТуда, сюда и стонет, завывая,Последние клочки одежд срывая,Скелеты выставляет напоказ…Страшитесь, люди, это смерть худая!И помолитесь Господу за нас.О Господи, открой нам двери рая!Мы жили на земле, в аду сгорая.О люди, не до шуток нам сейчас,Насмешкой мертвецов не оскорбляя,Молитесь, братья, Господу за нас! [274]
А дальше тон Вийона меняется. Он благодарит Суд. Но на этот раз, поскольку условности ни к чему, он отказывается от прокурорского языка. Однако в благодарственном обращении Вийона к судьям звучит и мольба.
Пять чувств моих, проснитесь: чуткость кожи,И уши, и глаза, и нос, и рот.Все члены встрепенитесь в сладкой дрожи:Высокий Суд хвалы высокой ждет!Кричите громче, хором и вразброд:«Хвала Суду! Нас, правда, зря терзали,Но все— таки в петлю мы не попали!…»Нет, мало слов! Я все обдумал здраво:Прославлю речью бедною едва лиСуд милостивый, и святой, и правый [275] .Есть некая философичность в том, что Вийон продолжает развивать основную мысль «Баллады повешенных». Он призывает людей к солидарности. И все вместе с ним должны благодарить Суд. Повторяются те же слова, но умозаключение — другое. Благодарность — это общий долг, как и сострадание…
Поэт теперь не сожалеет о том, что он француз. Не боясь гиперболы, он делает из Парламента «счастливое достояние для французов, благо — для иностранцев».
А заключение прозаичное, это просьба: дать ему три дня для устройства своих дел. Ему нужно попрощаться. Кроме того, ему нужно также раздобыть денег, а их нет, конечно, ни в тюрьме, ни у менялы. Пусть Суд скажет «да». На прошении к папе «да» заменится словом fiat: «да будет так».
Принц, если б мне три дня отсрочки дали,Чтоб мне свои в путь дальний подсобралиХарчей, деньжишек для дорожной справы,Я б вспоминал в изгнанье без печали,Суд милостивый, и святой, и правый. [276]Поэт в ударе. Возвращенный к жизни, он вдохновенно пишет стихи. Тюремный привратник, быть может, смеялся, когда осужденный взывал к судьям Шатле. Как бы то ни было, когда Вийона освободили из-под стражи, он подарил тюремному сторожу Этьену Гарнье новую балладу, где звучали одновременно и радость жизни, и раздумье о простых, всем понятных вещах, и некоторое тщеславие истца, обязанного своим освобождением
История, конечно, пристрастна, но не надо полемизировать — «бедному Вийону» ни к чему больше выставлять себя жертвой. Он выиграл. Этого достаточно. Он сам говорит так: «Мне удалось уйти, схитрив».
Однако он не хитрит, идет ли речь о его более чем скромной способности сутяжничать или о его бесшабашности. Он говорит простыми словами: ведь ему нечего терять.
Ты думал, раз ношу тонзуру,Я сдамся без сопротивленьяИ голову склоню понуро?Увы, утратил я смиренье!Когда судебное решеньеПисец прочел, сломав печать:«Повесить, мол, без промедленья», -Скажи— ка, мог ли я молчать? [278]Это последние стихи Вийона, дата которых известна. Несомненно, в течение последующих месяцев он брался за перо, чтобы изобразить свое недовольство обществом, это сквозит в «Большом завещании». «Бедный» Вийон не лишает себя удовольствия посетовать на свою физическую и моральную ущемленность… Он негодует, его возмущает несправедливость. Возможно, первая треть «Завещания» написана либо как-то скомпонована именно в то время, когда поэт сводит счеты с обществом, прежде чем покинуть его. Протяжный вопль ярости, негодования, горькая жалоба на Женщину и Любовь, болезненный страх перед неумолимой старостью — а время идет своим ходом — все это плод тех ночей, когда ему снилась виселица.
Но «Завещание» отмечено также знаком надежды. Искренний всегда, когда он дает другому человеку совет быть осторожным — начиная от баллад на жаргоне до «Баллады добрых советов ведущим дурную жизнь», — поэт искренен и в приговоре самому себе. И это ведь не случайность, что Бог упомянут восемнадцать раз, Христос — два в трехстах стихах, предшествующих «Балладе о дамах былых времен». Даже если не считать общепринятых выражений, таких как «Бог его знает» или «слава Богу», то все равно, в этот новый час жизни Вийона, когда он придает окончательную форму оставляемому им посланию, он более, чем всегда, видит перед собой Бога.
Вийон арестован 5 января 1463 года. «Баллада-восхваление Парижского суда», видимо, должна быть датирована тем же числом. «Баллада-обращение к тюремному сторожу Гарнье» тоже написана не позже. Самое позднее 8 января Вийон покидает Париж.
И тут история делает остановку.
Поэт столько рассказывал о смерти, что отнял у историков возможность рассказать о своей собственной.
Примечания
[1] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 67. Перевод Ф. Мендельсона.
[2] Перевод В. Зайцева.
[3] Перевод Ю. Стефанова
[4] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 120. Перевод Ф. Мендельсона.
[5] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 134. Перевод И. Эренбурга.
[6] Перевод Ю. Стефанова.
[7] Ф. Вийон. Избранное. М., 1984. С. 347. Перевод В. Рождественского.
[8] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 23. Перевод Ф. Мендельсона.
[9] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 113. Перевод Ф. Мендельсона.
[10] Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 108. Перевод Ф. Мендельсона.
[11] Там же. С. 85.
[12] Ф. Вийон. Избранное. М., 1984. С. 347. Перевод В. Рождественского.