Franz"osisch
Шрифт:
— Это… произносится… ну… Видишь ли, я не совсем уверен, ты пойди у мамы спроси, она больше меня училась.
Тем дело и кончилось — было уже полвосьмого, и мама с папой спешили на работу. Таким образом, беззаботное солнечное детство мальчика продлилось еще на один день.
Папа с мамой вернулись с работы не в духе, об утреннем разговоре никто не вспомнил. Счел за лучшее промолчать и мальчик. Вечером, уже засыпая, он услышал, как в соседней комнате родители держат совет: где узнать произношение проклятого слова.
— Я спрашивал Рут и Оскара, они не знают, — сокрушался отец. — А ведь Оскар без конца участвует во всяких викторинах.
— Ильма и Анжела тоже не знают, — раздраженно сказала мама. — Хоть у Анжелы за границей тетка живет, помнишь, китайский шелк ей присылала, а Ильма — профсоюзная активистка.
— Как бы там ни было, но узнать произношение необходимо.
— Иначе на экзамен и
— Или все равно что автомобиль без бензина, — мудро заметил папа.
Мама вспомнила, что над ними, тремя этажами выше, в шестьдесят четвертой квартире живет бывший учитель.
— Надо бы ребенка к нему отправить, как-никак старая школа, говорят, они лучше знают языки, чем нынешние, — предположила мама.
— Неудобно, — засомневался папа. — Вдруг окажется болтун, еще на весь дом раззвонит. И все узнают волшебное слово и тоже пошлют своих детей на экзамен. И наше тайное оружие утратит свой смысл. Если уж за что-то браться, так наверняка.
— У тебя есть другие предложения? — спросила мама.
Папа промолчал.
— Еще неизвестно, что он за это спросит, — продолжала мама. — Сколько это в наши дни может стоить?
Папа не знал.
— Водопроводчику ты сколько дал? — спросила мама.
Папа ответил, что пятерку.
— И этот меньше не возьмет, — решила мама.
— Ну что ты, — усомнился папа. — За одно слово и гривенника хватит.
Мама возразила, что в наши дни за так ничего не делается.
Тот, кого считали учителем, был мужчина лет пятидесяти, но выглядел много старше. Он долго болел, соседи его не видели целый год. Одни утверждали, будто он уже умер, другие, что куда-то переехал. А на самом деле его просто разбил паралич, и он вообще не выходил. Лишь весной начал потихоньку передвигаться. Ходил с палкой, очень медленно, мелкими шажками, в надвинутой на глаза шляпе. Когда мальчик, обогнав его у своего дома, добегал до универсама, выстаивал долгую очередь за корзинкой и очередь поменьше в кассу и уже бежал назад, учитель только добирался до входа в магазин. Лицо у него вечно было недовольное, он разгонял палкой голубей и сердито ворчал что-то, если на дороге шумели дети. Оно и понятно: как не выйти из себя, когда так медленно передвигаешься. Подумать только — сходить за хлебом насущным — все равно что полжизни прожить!
Было решено: завтра мальчик должен пойти к учителю. Это его не слишком радовало — он боялся. Он давно уже не здоровался с учителем. Не потому, что был плохо воспитан, но сколько же можно здороваться с человеком, который тебе не отвечает. Старик никому не отвечал, и жильцы проходили мимо него молча, с опаской.
Мама и папа не успокоились до тех пор, пока не написали слово «franz"osisch» четкими большими буквами на листке бумаги и не засунули листок мальчику в нагрудный кармашек. Они сказали, что этот листок должен все время быть при нем. Как паспорт. Разница лишь в том, что волшебное слово надо все время повторять, а паспорт каждое утро перелистывать не обязательно.
— А где повторять? — спросил мальчик.
Мама ответила, что везде, как только он останется один, и повторять вполголоса. Мальчик тут же прикинул, где он бывает один. Поскольку он сделал это вполголоса и перечень оказался полным, то мама всплеснула руками и воскликнула: «Вот глупышка!», а папа прыснул в кулак.
— И смотри, никому бумажку не показывай, — предупредила мама. — Если кто заметит, что ты бурчишь что-то себе под нос, ни за что не говори что упражняешься в произношении. Понял?
— Да, — ответил мальчик и пошел во двор, если можно назвать двором газон метров в двадцать между домом и проезжей частью дороги. Там росли хилые деревца, они еще не успели стать большими. На газоне гоняли футбольный мяч. Рядом, на полоске асфальта перед домом, играли в бадминтон и в разные девчоночьи игры. Два дерева обозначали футбольные ворота. Трава там была вытоптана. Земля буквально чернела. Вообще-то двор у них весьма посредственный. Бывают дворы и получше. Такие, где с четырех сторон дома и нет ни улицы, ни машин. Один такой двор был через дорогу, и время от времени они бегали туда играть или меряться силами. Места там было предостаточно, вокруг рос бурьян высотой в человеческий рост и буйная некошеная трава. Там можно поиграть в войну. Только иногда в траве попадались пьяницы. Когда дети играли в футбол в своем дворе, то, случалось, задевали мячом стоящий перед домом автомобиль. По ту сторону дороги такой опасности
Итак, мальчик пошел во двор. Там он увидел Кэтлин — девочку из соседнего подъезда. Она сидела на асфальте и рвала на мелкие клочки венок, сплетенный из красивых цветов. Кэтлин — девочка взбалмошная и могла себе такое позволить. Ее родители, которых соседи считали выскочками, работали в каком-то рыболовецком колхозе. У них была новая «Волга» и много ковров. Когда папа Кэтлин выходил воскресным утром выколачивать ковры, это было событие. Вроде субботника или Спартакиады народов СССР. Проезжавшие машины замедляли ход, водители с любопытством выглядывали из окошек. Хлопали двери, распахивались окна. На балконе появлялась в цветастом халате толстуха мать Кэтлин и командовала во весь голос, учила мужа, будто он выколачивал первый в своей жизни ковер. Тогда и мама нашего мальчика выгоняла его папу выбивать ковры. Правда, у них было всего полтора ковра — один ковер был наполовину ковер, а второй, побольше, меньше самого маленького ковра соседей. Папа выбивал ковры в сторонке, осторожно. Он не осмеливался ударять хлопушкой слишком сильно. Мальчик смотрел на них обоих из окна и догадывался, что папа стесняется своих ковриков. И ему становилось жаль папу.
Ничего удивительного, что Кэтлин была девочка страшно избалованная. Еще у них был роскошный дог. Пятнистый и голый, как колбаса. Лохматые собаки куда приятнее. Они действительно собаки. В доге собачьего было маловато, зато он был редкостью и стоил бешеных денег. Так, во всяком случае, хвасталась Кэтлин. Папа Кэтлин сам выгуливал собаку. Дог бежал легко, как прыгун в высоту, и нагонял страх на прохожих. Папаша носил яркий спортивный костюм, хотя спортом и не занимался. Он с важным видом дымил сигаретой и внимательно следил за тем, чтобы его дог не пристал к резвившимся в отдалении псам. Правда, дочке играть с чужими детьми он разрешал. Наверно, не считал их беспородными. Кэтлин у них единственный ребенок. У нее есть своя комната и еще много чего. А у дога нет. Девочка иногда устраивала в своей комнате диско-вечера. Тогда она надевала длинное до пят платье на бретельках и распускала волосы. Воображала себя дамой. Она угощала гостей молочными коктейлями и заставляла их чокаться. Но ведь в бокалах были соломинки, кто же при этом чокается! Мальчик тоже бывал несколько раз на этих вечерах. Они неплохо ладили, особенно в последнее время. Настолько, насколько вообще можно ладить с такой маленькой заносчивой особой. Их можно было даже принять за настоящих друзей. Но мальчик знал, что это не так. Он был для нее временным другом, за неимением лучшего. Вообще-то Кэтлин водилась с другим мальчиком, из высотного дома. Этот восемнадцатиэтажный дом стоял на углу. Говорили, будто у того мальчика целых три имени. Разве наш со своими двумя ему ровня! Тот, другой, был якобы чрезвычайно музыкальный ребенок. И правда, когда Райнер-Грегор иногда прогуливался под окнами соперника, он слышал гаммы. Наверно, тот упражнялся. Он, конечно же, с пеленок усвоил, что занятия музыкой — хороший тон. Быть может, родители собирались определить его в музыкальную школу. А возможно, он уже ходил туда. Жизнь у этого мальчика была несладкая. Зануда Кэтлин и нудные гаммы. Сейчас он уже месяц как отдыхал в деревне. Наверно, здоровья набирался, очень уж замухрышкой он выглядел. Вот Кэтлин и искала новых знакомств. Бабушка говорила мальчику: с глаз долой, из сердца вон. Мальчик в душе надеялся, что соперник так и останется в деревне. И, проходя мимо высотного дома, со страхом прислушивался, не звучат ли опять гаммы. Но открытые окна безмолвствовали. Там жила только женщина, присматривавшая за квартирой.
Итак, он увидел Кэтлин. Девочка не позвала его поиграть, а подходить к ней первым тоже не пристало. Вдруг еще покажется назойливым. Мальчик остановился поодаль, достал из кармашка листок и притворился, будто читает. Кэтлин не выдержала — ведь девчонки от рождения любопытны — и вроде бы случайно подошла к мальчику.
— Что это у тебя? — надменно спросила она.
— Ничего, просто так, — сдержанно ответил мальчик.
Кэтлин затопала ногами и закричала: