Фредди Меркьюри. Жизнь его словами

Брукс Грег

Проблемы с голосом начались у меня уже в первые годы наших гастролей, потому что мы обычно делали очень напряженные туры, иногда давая еще и дневные представления. Можете представить, что я делаю еще и дневное представление? Закончилось тем, что у меня появились узлы на связках — этакие мозоли, наросшие в горле, и время от времени они плохо сказывались на моем вокале. Это результат перенапряжения голоса, и, если у вас появились эти узлы, от них уже невозможно избавиться.

Был один случай, кажется в Цюрихе, когда я на самом деле остался без голоса на сцене. Я подумал: «Бог мой! Что же теперь делать?» Я с трудом мог вообще говорить, ничего не выходило, и это было просто ужасное чувство. Обычно я умею притвориться, но притворяться можно до определенной степени — дальше

уже просто смешно. Я сказал себе: «Да пошло оно все!» и ушел, бросив троих на сцене. Никогда раньше я не подводил так публику. Так или иначе мне всегда удавалось отработать выступление целиком. Но мне пришлось это сделать, я был просто никуда не годен. Этот случай до сих пор преследует меня как кошмарный сон. Если такое произошло однажды, оно может повториться снова.

Иногда мы используем сухой лед, и бывает, что жар от световой установки не дает ему подняться, и мне приходится петь сквозь этот туман. Это всего лишь гастрольные накладки, но они достаточно досадны, особенно когда нужно брать высокие ноты. Вместо этого поешь на октаву ниже, потому что не хочешь рисковать и каркать как ворона. В нескольких случаях я открывал рот — и ничего не выходило. Остальные парни все понимали, но что они могут сделать? Ведь не станут же они орать на меня: «У тебя долженбыть голос!» Они очень мне помогали. Когда я доходил до высокой ноты, бывало, я просто открывал рот, а ноту брал Роджер. Роджер очень хорошо поет, и Брайан тоже. Они выручали меня, когда было нужно.

Я так и не избавился от этих узлов на связках, поэтому мне приходится воздерживаться от красного вина и делать распевки, которые я называю оперными пародиями. При этом я делаю их голым, потому что тут есть одна пикантность. В одежде это не помогает, так что я пою нагишом.

Я посещал многих специалистов, думаю, я перевидал их всех. Но они всегда советуют мне просто отдохнуть и отказаться от гастролей или лечь на операцию. Я уже почти согласился на операцию, но мне не понравился доктор, и мне стало немного не по себе, когда я представил, что мне в горло засовывают все эти странные инструменты.

Мне всегда грустно и тоскливо, когда тур заканчивается. Ты вдруг опять оказываешься дома и должен заставить себя вернуться к размеренному образу жизни. Опять самому себе заваривать чай — а я привык к тому, чтобы обо мне заботились.

И вообще, мне хочется, чтобы люди воспринимали меня как человека, который поет свои песни и делает это на совесть. Мне нравится, когда люди уходят с концерта Queen довольными, с чувством хорошо проведенного времени. Это чистой воды эскапизм — все равно, что посмотреть хороший фильм. После этого каждый уходит, говоря, что это было здорово, и возвращается к своим проблемам.

Глава четвертая

The Masterstroke [15]

Нас и раньше вынуждали идти на компромиссы, но мы никогда не соглашались резать наши песни.

На самом деле я уже очень давно хотел сделать что-то такое вроде Bohemian Rhapsody. Не то чтобы я слишком раздумывал над этим во время записи предыдущих альбомов, но, когда мы подошли к четвертому альбому, я почувствовал, что готов это сделать.

На самом деле это были три песни, и я просто соединил их вместе. Я всегда хотел сделать что-нибудь оперное, что-то задающее настроение в самом начале, потом переходящее в роковую вещь, которая внезапно прерывает оперную часть — хитрый трюк — и затем возвращается к исходной теме. Честно говоря, я не очень силен в опере: знаю несколько произведений. Я хотел создать нечто в этом направлении, что, как мне казалось, было по силам Queen. Я не говорю, что это настоящая опера, ни в коем случае, это не сжатая версия «Волшебной флейты». Я не утверждал, что я поклонник оперы и что я разбираюсь в этом жанре, я просто хотел сделать оперу в рок-н-ролльном ключе. А почему бы и нет? Получилось настолько хорошо, насколько позволяли мои ограниченные возможности.

15

Слово

взято из названия песни the Fairy Feller's Masterstroke(автор — Фредди Меркьюри; альбом Queen II), которое, в свою очередь, повторяет название картины Ричарда Дадда, на сюжет которой написана (об этом см. дальше). Masterstroke — «последний штрих», «завершающий штрих живописца», а также «ловкий ход», поэтому название песни, в которой волшебный народ ждет, когда же дровосек, поигрывающий своим топором, расколет наконец волшебный орех, можно перевести как «Решающий удар сказочного дровосека», или «Ловкий удар сказочного дровосека», или «Мастерский удар сказочного дровосека».

Мне нравится думать, что мы вышли из рок-н-ролла, зовите это как хотите, и что нас ничего не сдерживает. Все открыто, особенно сейчас, когда все стараются попробовать себя, осваивая новые территории. Как раз это мы и старались делать на протяжении многих лет. Никто не пытается экспериментировать с балетом. Это звучит шокирующе и экстремально, но я уверен, что придет время, когда это будет в порядке вещей. Именно это я и попробую сделать — не получится так не получится, попробую что-нибудь другое.

Над Rhapsodyпришлось много думать, она появилась не из воздуха. Для некоторых песен просто необходим подобный помпезный стиль. Я работал как сумасшедший. Я очень хотел сделать такого рода песню. Я специально кое-что изучил. Хоть это и было несерьезно, псевдоопера, тем не менее я хотел, чтобы она стала по-настоящему композицией Queen. Мне очень нравятся оперные вещи. Мне хотелось создать потрясающие вокальные партии, потому что нас постоянно сравнивают с другими, что очень глупо. Если послушать оперную часть, станет очевидно, что здесь не может быть никакого сравнения, чего мы и добивались.

Хотите, чтобы я раскрыл несколько профессиональных секретов? Ладно. На самом деле это была колоссальная задача, поскольку композиция соединяла в себе три отдельные секции. Каждая требовала огромных усилий. Оперная секция в середине оказалась самой трудоемкой, потому что мы хотели воссоздать грандиозное оперное звучание силами всего троих поющих — Брайана, Роджера и меня. Это подразумевало многослойную запись и многое другое. Думаю, втроем мы создали эффект хора в 160–200 голосов.

Там нужно было сделать партию «No, no, no!» — такая эскалация; так вот, мы втроем делали это «No, no, no, no, no, no, no!» раз, наверное, сто пятьдесят. Тогда были только 16-дорожечные студии. Теперь есть и 24- и 36-дорожечные и даже больше. Для этой песни нам приходилось делать множество наложений с шестнадцатью дорожками, мы записывали и записывали один трек поверх другого, так что пленка становилась абсолютно прозрачной и больше уже просто не могла выдержать. Я думаю, она даже порвалась в двух местах.

Это была огромнаяработа. Я все это держал в голове и заставлял Роджера, Брайана и Джона играть такие партии, что они просто удивлялись: «Что это вообще такое?» Это были, например, такие куски: один аккорд и затем длиннющая пауза, и они все говорили: «Это же смешно!» Но я-то представлял, куда встанет каждый кусочек. На эту запись ушла уйма времени.

Я развею некоторые иллюзии. Это была всего лишь одна из песен, написанных мной для этого альбома, — просто часть моего песенного материала. Я почти отказался от этой песни еще в самом начале работы над ней, но потом она все-таки во что-то превратилась.

Тогда мы переживали очередной этап нашего развития. Думаю, время и удача были на нашей стороне. Это был период альбома Night At The Opera[1975], когда мы сочиняли как сумасшедшие. Была жажда работы — азарт, воодушевление, постоянная борьба, что было очень здорово. У нас было столько идей. Да, по правде говоря, мы немного перестарались с этим альбомом — впрочем, как и со многими другими. В определенных случаях мы всегда чувствуем, что заходим слишком далеко. Но с чем-то стоящим нестрашно и перестараться!