Шрифт:
ПРОЛОГ
Неясный крик во тьме.
Нет, не во тьме. Помещение озарял слабый мерцающий свет, пробивающийся из топки старой печи. Воздух пропитывал стойкий запах ржавого железа. А возможно, вполне возможно, это запах крови.
Снова крик.
Кто-то находился в помещении, но кричал не он. Это была душераздирающая мольба маленькой девочки, а фигура, которую вдруг осветило пламя, бьющее из открытой печной топки, принадлежала мужчине. Мужчине вполне обычному. У него был дом, были жена и дочь. Была у него и работа. Вернее, даже две работы, и обе
В котельной…
В котельной электростанции…
Здесь он кидал кукол в печь, прямо в бушующее пламя.
Личико куклы начинало чернеть и плавиться, а вскоре все ее тело охватывал огонь и оно превращалось в розовый пластиковый сгусток, прикрытый тлеющим белым и синим полиэстером. Нейлоновые волосы куклы вспыхивали, и от головы поднималось яркое облачко неприятно пахнущего дыма. Стеклянные глаза проваливались, и от этого детское кукольное личико сразу становилось маской мертвеца — весь путь от колыбели до могилы занимал какие-то секунды.
Но куклы не кричали.
Мужчина смеялся, глядя, как пластиковые девочки превращались в дым.
В этом зрелище для него было все. Охота. Добыча. Страх.
Игрушкам, можно сказать, везло, ведь они сгорали так быстро, а вот живой жертве требовалось намного, намного больше времени, чтобы расстаться с жизнью.
Об этом стоит сказать подробнее.
Его жертве требовалось намного больше времени, чтобы расстаться с жизнью: ведь сначала пытка и только после этогоубийство.
Ведь так лучше.
Намного лучше.
Ну иди же к папочке.
Мужчина захлопнул дверцу топки, убедившись, что кукла сгорела. Что?Вы думаете, взрослый человек играет в куклы? Каким безмозглым идиотом надо быть, чтобы этим заниматься?
Нет.
Этот мужчина, это существо, этот… этот извращенный ублюдок — он играл в «дочки-матери» по-настоящему. Он играл с настоящими девочками.Он развлекался с ними. Он играл с ними самыми гнусными, самыми злодейскими, самыми непростительными способами. Он, играя с ними, убивал. Всех девочек. А их было двадцать девять.
Эта маленькая сучка — под номером тридцать.
Некоторым везет. Некоторым — не везет!
Заслонка печи захлопнулась с резким лязгом, эхом отозвавшимся изо всех углов котельной. И сразу плач перешел в истерический крик.
Прелестная маленькая девочка, вжавшаяся в один из темных углов котельной, уже знала, что она скоро умрет. Этот человек похитил ее, он украл ее у мамы и папы. Он предлагал ей красивые вещи, а сам был одет в смешной красно-зеленый полосатый свитер. Он принес ее сюда, в это страшное место. Здесь повсюду было жарко и темно. Все здесь было старое, везде полно труб, наверх поднимались металлические лестницы, было много котлов и печей. И никто больше не пришел сюда с нею, никто, кроме этого противного дядьки. Он притащил ее и связал. А затем сделал ей больно, очень больно. Он надевал эти перчатки, эти ужасные перчатки. На некоторых из них были шипы, на некоторых звериные когти, но те, в которых он сегодня, — его любимые.
Эти,
Сейчас она отчетливо видела эти когти-ножи.
Стоя, словно черная тень, перед пылавшей печью, мужчина затачивал пальцы-ножи на точиле. Искры летели во все стороны от смертоносной перчатки, и в этом летящем потоке огней девочка могла видеть его глаза.
Он наблюдал за ней.
Девочка почувствовала, что этот человек снова собирается сделать ей больно, потому что каждый раз, подходя к ней для того, чтобы сделать больно, он шел какой-то странной походкой. Пальцы-ножи двигались и изгибались, как будто были живые. Он всегда делал так, прежде чем сделать ей больно.
Вот и сейчас он делал то же самое.
Слезы ручьями текли по ее лицу. Она не понимала, что значит смерть, она понятия не имела о том, что значит быть мертвой, но какой-то врожденный человеческий инстинкт говорил ей, что сейчас настанет конец.
Он смеялся, шаг за шагом приближаясь к углу котельной.
Да, он был обычным человеком.
У него был дом — ставший логовом убийцы.
У него была жена — он убил эту любопытную суку, повсюду совавшую свой нос.
У него была дочь — кандидат на удочерение, так как он был лишен родительских прав.
У него была мать — монахиня, изнасилованная сотней маньяков; это грязное, постыдное действо и определило ужасную, нечестивую жизнь Фредди, а его мамаша провела остаток дней в психиатрической больнице для социально опасных буйнопомешанных.
У него была дневная работа — он работал в той самой котельной.
И у него была еще и… ночная работа…
Чирк-чирк-чирк!
Он провел своими пальцами-ножами по трубе. Полетели искры. Пять несущих смерть ножей все приближались и приближались к прелестной маленькой жертве.
Она хотела просить его сжалиться, молить о пощаде, она уже пыталась и раньше делать это — но все было бесполезно. Он лишь смеялся в ответ. Ее печальное маленькое личико тронуло бы сердце любого нормального человека, но этот нормальным не был.
И вот теперь он стоял над ней — высокий, могучий. А она только и могла, что вжиматься в пол и кричать.
Фредди глубоко дышал, по лицу ручьями струился пот. Его жгло желание располосовать ее, изрезать на куски.
Кукла в топке расплавилась, сгорела, превратилась в ничто.
А Фредди Крюгер медленно двигался к жертве, двигался, чтобы убить. Эта вопящая, надоедливая девчонка действовала ему на нервы. Крюгер с проворством гремучей змеи сделал прыжок в сторону девочки и одновременно выбросил вперед руку со смертоносной перчаткой. Он распялил пальцы-ножи, нацеливая два из них в ее заплаканные глаза.
Хорошенькая девочка.
Какая хорошенькая девочка.
Ножи попали в цель, и девочка зашлась последним криком. Крюгер, в одно мгновение оказавшись над ней, яростно набросился и стал терзать ее тело в безразличной и безмолвной темноте котельной, в которой раздавалось эхо ее безответных криков и стенаний. Сейчас котельная больше напоминала кровавую скотобойню.