Фрегат Его Величества 'Сюрприз'
Шрифт:
— Прошу вас, приглядите за этим ребенком в мундире, как бы с ним не было плохо.
Она провожала его глазами до фрегата, но взгляд ее не мог видеть, а сердце прочувствовать его торопливого перемещения от палубы до мичманского кубрика: там те, кто вынужден был оставаться на борту, угощались присланным с «индийца» роскошным угощением. В свою очередь Джек, вернувшись на «Сюрприз», отказался от еды, не будучи в силах проглотить ничего существенного. Скинув мундир, платок, жилет и бриджи, он распорядился принести нанковые штаны и кофе.
— Не желаешь ли чашечку, Стивен, — предложил Джек. — Бог мой, как здорово ощущать, что есть где развернуться!
За исключением мистера Уайта, слишком бедного, чтобы оплатить проезд, свита посла перебралась
— И какое удовольствие избавиться от этого проклятого маленького мерзавца Эткинса.
— Да, он здорово досаждал, но вряд ли его стоит называть мерзавцем, — отозвался Стивен. — Он просто слаб, и глуп.
— Сказав слаб, ты сказал этим все. Ты слишком склонен искать оправдания для подонков, Стивен: ты спас этого мерзкого типа, Скрайвена, от виселицы, пригрел его на груди, доверял ему. А кто заплатил по счетам? Дж. Обри, вот кто. Выпей-ка кофе: после такого обеда душа просит кофейку… Обед был первый сорт, ей-богу. А лучше той утки мне ничего не доводилось пробовать.
— Больно было видеть, как ты поглощаешь порцию за порцией: от утки причиняется меланхолия. Да и жирный соус, которым она была полита — вовсе не та вещь, которую можно рекомендовать при твоей фигуре. Такие блюда чреваты апоплексией. Я подавал тебе знаки, но куда там.
— Так вот почему ты выглядел таким несчастным?
— Еще меня раздражали мои соседки.
— Эти нимфы в зеленом? Симпатичные девицы.
— Сразу видно, что ты давно уже в море, раз способен называть этих короткошеих, толстопалых, вульгарных тупиц с волосами цвета соломы и грубыми чертами лица таким нежным именем. Нимфы, как же. Если они нимфы, то обитают, видно, в каком-то вонючем грязном пруду: у ведьмы слева от меня было зловонное дыхание, и меня утешало только то, что ее сестра оказалась еще ужаснее. Да и верхнее платье их было небезупречным, а нижнее, не сомневаюсь, еще хуже.
«Эй, сестренка, — кричит одна, обдавая меня ароматом гнилых зубов, — Эй, сестренка», — вопит вторая. Никогда не приходилось видеть сестер, носящих одинаковые платья, кричаще распутные, и одинаковые, похожие на космы Горгоны локоны, спускающиеся на низкие, преступного вида лбы. Это же настоящая суперфетация вульгарности: врожденной и заботливо взрощенной. Меня страшит мысль, что этот выводок заполонит Восток. Будь любезен, налей мне еще кофе. Совершенные скоты.
Он мог бы добавить, что эти юные леди начали разговор с обсуждения мисс Вильерс из Бомбея, только что прибывшей в Калькутту: доктору не доводилось слышать о ней в Бомбее? — это не более чем авантюристка, такая ужасная. Они видели ее у губернатора, она была одета очень вызывающе, и вовсе не красиво. О ней ходят разные слухи, они вынуждены принимать ее и делать вид, что ничего не знают, поскольку ее мужчина… друг… «скажи «покровитель» сестренка», — очень влиятелен, живет на широкую ногу, как принц, — говорят, она погубила ему жизнь. Какой был видный мужчина: высокий, обходительный, можно было принять за одного из наших. А как смотрел на Эджи! И обе прыскают в мятые носовые платки, подбадривающее хлопая друг друга пониже спины.
Он колебался, стоит ли ему говорить об этом.
— Эти женщины неподобающим образом отзывались о Диане Вильерс, что рассердило меня. В Бомбее я сделал ей предложение руки и сердца, и в Калькутте буду ждать ответа. Мне следовало рассказать тебе об этом раньше: искренность в отношениях требовала сделать это раньше. Прости меня за недостаток искренности…
— Ах вот как! — прервал его Джек. — И поэтому тебе они и не понравились, насколько я понимаю. Мне жаль. А вот мы с соседом — Маффитом, я хочу сказать, — прекрасно сдружились. А вот сидевшая по другую руку соседка оказалась дурнушкой: никакой груди. Я думал, что плоскогрудые вывелись уже давным-давно. А вот от него я в восторге: первоклассный моряк, совсем не похож на обычных капитанов Компании. Не то, чтобы я считал их плохими моряками, но они, так сказать, pianissimo,
— Мне известно, что значит pianissimo.
— Он совершенно разделяет мою идею насчет установки бом-брам-стеньги над стеньгой, упирая шпор в ее клотик: у него именно такой рангоут — ты, безусловно, это заметил, — и это позволяет ему выиграть лишний узел при умеренном ветре. Я намерен испробовать это. Маффит отличный парень: он обещал передать нашу почту на лоцманский катер как только они окажутся вблизи берега.
— Полагаю, ты выразил Софи пожелание приехать на Мадейру? — пробормотал Стивен.
— А еще он здорово разбирается в артиллерии, что редкость даже для военного флота. Он прилагает все старания, чтобы подготовить своих людей, но у него, бедняги, слишком мало стволов.
— Но то что я вижу, производит впечатление целого леса орудий. Даже больше чем у нас, если я не ошибаюсь.
— Дело в том, дружище Стивен, что это не пушки. Это каннонады.
— А что такое каннонады?
— Ну, это каннонады — половинки от восемнадцатифунтовиков. Как бы объяснить: ты имеешь представление о карронадах?
— Конечно. Это такие короткие штуковины на станках, весьма несоразмерные в пропорциях, стреляющие жутко большим шаром. Я заметил несколько таких у нас на корабле.
— Ну ты и лис, как я посмотрю: ничто от тебя не укроется. Ну ясное дело, ты знаешь, что такое пушка, большое орудие? Отлично. Теперь мысленно скрести эти два вида, и выйдет уродливый ублюдок весом в две тысячи восемьсот фунтов, который подпрыгивает в воздух, разрывая брюки всякий раз, когда ты пытаешься заставить его выстрелить, и не попадает в цель не то что с пятиста, но даже с пятидесяти ярдов, Это и есть каннонада. Но даже если бы Компания заботилась бы о своих интересах и снабдила бы их настоящими пушками, то кто стал бы стрелять из них? Маффиту нужно триста пятьдесят человек, а что у него? Полторы сотни, из них большая часть повара и стюарды, притом повара и стюарды из ласкаров. Святый Боже, что за легкомысленный способ перевозить шесть миллионов через весь земной шар! Но у него правильный взгляд на использование бом-брам-стеньги; и я намерен это испробовать, хотя бы пока на фок-мачте.
Два дня спустя «Сюрприз», один в туманном неспокойном море, опробовал это новшество. Плотник и его команда работали все утро, и вот, после наскоро законченного обеда, длинную стеньгу подняли наверх сквозь переплетенье тросов. В условиях волнения задача была непростой, и Джек распорядился не только лечь в дрейф, но и отложить выдачу полуденного грога: ему не к чему был излишний энтузиазм на талях, и он знал, что отсрочка подстегнет рвение — никто не станет тратить время на перекуры: что без толку пытаться перевести дух в такой жуткой духоте, да и перед товарищами совестно. Стеньга ползла выше и выше, и Джек, наблюдая за процессом через полуприкрытые из-за рассеянного солнечного света глаза, соразмерял последовательность рывков с раскачиванием корабля. Последние полфута, и вся команда затаила дыхание, не сводя взора со шпора стеньги. Еще немного выше, новенький трос заскрипел в талях, натужно затрепетав, потом, с толчком и стуком, шпор коснулся топа стеньги.
— Полегче, полегче там! — закричал Джек. Еще чуть-чуть. Находившийся у топа боцман махнул рукой. — Майна!
Трос ослаб, шпор вошел в эзельгофт. Все кончилось.
По «Сюрпризу» прокатился всеобщий вздох. Словно занавес по окончании душераздирающей драмы опустились грот-марсель и фок: они наполнились ветром, и боцман просвистел отбой. Фрегат откликнулся сразу же, ощущая его движение Джек смотрел вверх, на новую бом-брам-стеньгу, шедшую сначала параллельно брам-стеньге, и возвышающееся потом над ней: конструкция обещала быть гибкой и прочной. Джека охватила радость — не столько из-за стеньги, сколько из-за скорости корабля — своего милого корабля, который был таковым не только потому что он им командовал. Это было совершенное, полное счастье.