Фрекен Жюли
Шрифт:
Фрекен. Ты в это веришь, Кристина?
Кристина. Это моя живая вера, детская вера, я ее сохранила от юности моей, фрекен Жюли. Если грех велик – велика и милость Божия!
Фрекен. Ах, если бы только я могла в это верить…
Кристина. Вера не дается просто так, а по великой милости Господней, и не каждому дано верить…
Фрекен. Но кому же дано?
Кристина. Тайна сия велика есть, фрекен. И Господь людей не разбирает, просто последние станут первыми [26] …
26
…последние
Фрекен. Значит, разбирает Он все-таки, кто же последний?
Кристина. …и легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное [27] ! Вот как, фрекен Жюли! А я покамест пойду – одна – да скажу конюху, чтобы не давал лошадей, если кто захочет куда ехать, покуда граф не вернулся! Адье! (Уходит.)
Жан. О, черт! И все из-за чижика!
Фрекен (вяло). Чижика оставьте. Видите вы какой-нибудь выход, предполагаете какой-то конец?
27
…и легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное! – библейская цитата (Евангелие от Матфея, 19, 24).
Жан (подумав). Нет!
Фрекен. Что сделали бы вы на моем месте?
Жан. На вашем? Постойте. Графского рода, женщина, и… падшая. Не знаю. Хотя… Знаю!
Фрекен (берет бритву, делает соответствующий жест). Вот эдак?
Жан. Да! То есть я бы лично не стал этого делать. Заметьте. И тут вся разница!
Фрекен. Оттого что вы мужчина, а я женщина? В чем же разница?
Жан. Та и разница, какая… вообще между мужчиной и женщиной.
Фрекен (с бритвой в руке). Хотела бы! Но не могу! И отец не мог, когда ему нужно это было.
Жан. Нет, не нужно ему это было! Ему нужно было сперва отомстить!
Фрекен. А теперь мать снова мстит. Через меня.
Жан. Разве вы не любили отца, фрекен Жюли?
Фрекен. О, безмерно, но я ведь и ненавидела его! Конечно, ненавидела, сама того не сознавая! Это же он воспитал меня в презрении к моему полу, вырастил полуженщиной-полумужчиной! Чья вина в том, что со мной случилось? Отца, матери, моя собственная! Моя собственная? Но у меня нет ничего своего! Ни единой мысли, которую я бы не взяла у отца, ни единого чувства, которое бы не перешло ко мне от матери, ну а эту последнюю блажь – что все люди равны – я взяла у него, у жениха, и за это я называю его мерзавцем! О какой же собственной вине может идти речь? Сваливать грех на Христа, как вот Кристина, – нет, для этого я чересчур горда и чересчур умна – спасибо отцовским наставлениям… А насчет того, что богатому не попасть в Царствие Небесное – так это ложь, и, во всяком случае, уж Кристина-то сама, у которой деньги есть в банке, туда не попадет! Кто же виноват? Ах, да не все ль равно! Мне одной отвечать и за грех и за последствия…
Жан. Да, но…
Резко
Граф! А вдруг Кристина… (Идет к разговорной трубе, слушает.)
Фрекен. Он уже видел свое бюро?
Жан. Это Жан! Господин граф! (Слушает; зрителю не слышно слов графа.) Да, ваше сиятельство! (Слушает.) Да, ваше сиятельство! Сию минуту. (Слушает.) Хорошо-с, ваше сиятельство! (Слушает.) Да-с! Через полчаса!
Фрекен (в тревоге). Что он говорит? Господи Иисусе, что он говорит?
Жан. Желает кофе и сапоги через полчаса.
Фрекен. Значит, через полчаса! Ах, как я устала. Ничего не могу – не могу каяться, не могу бежать, оставаться, жить не могу, не могу умереть! Помогите же мне! Приказывайте, и я буду слушаться, как собака. Окажите мне последнюю услугу, спасите мою честь, спасите его имя! Вы же знаете, чего мне надо хотеть, да я не хочу… Сами этого пожелайте и прикажите мне исполнить!
Жан. Не знаю… нет, теперь уж я тоже не могу… не понимаю… Будто из-за этой ливреи я сразу… я не могу вам приказывать… вот граф поговорил со мною, и я… трудно объяснить… никуда не денешься от своего рабства! Наверно, если бы граф сейчас спустился… и приказал мне перерезать собственную глотку, я бы сразу послушался.
Фрекен. Так вообразите ж себя на его месте, а меня на вашем! Вы давеча так славно играли роль, когда стояли передо мною на коленях – изображали рыцаря… или – видели вы когда-нибудь в театре гипнотизера?
Жан утвердительно кивает головой.
Он говорит медиуму: возьми метлу – и тот берет; он говорит – мети, и тот метет…
Жан. Но он же сперва усыпить его должен!
Фрекен (с восторгом). Я сплю уже! Вся комната будто в дыму, вы – будто печь железная… как кто-то длинный, черный, в цилиндре… и глаза ваши сверкают, как угли, когда угасает пламя, и лицо – будто белая кучка золы. (Солнечный луч падает на Жана.) Как тепло, как хорошо (потирает руки, словно греет у огня) и как светло… и покойно!
Жан (подает ей бритву). Вот метла! Пока не стемнело… идите на гумно и… (Шепчет ей на ухо.)
Фрекен (очнувшись). Благодарю! Скоро я отдохну! Только скажи… что и первые тоже сподобятся милости Божьей. Скажи, даже если сам не веришь.
Жан. Первые? Нет, не могу! Хотя постойте… Фрекен Жюли… вот! Вы уже не среди первых… вы среди последних!
Фрекен. Правда. Я среди самых последних. Самая последняя! О! Но я уже не могу уйти. Еще раз вели мне уйти!
Жан. Но теперь я тоже не могу! Не могу!
Фрекен. И первые станут последними!
Жан. Не думайте, не надо! Вы всю силу у меня отнимаете, я делаюсь трусом… Что это? Мне показалось – звонок! Сейчас заткнуть его! Надо же – так дрожать, так бояться звонка! Но это не просто звонок… кто-то же звонит в него, чья-то рука его дергает… и что-то же дергает эту руку – да заткните же уши, заткните уши! Ох, как он его дергает! И будет звонить, пока не добьется ответа – но поздно! Ленсман придет, и… вот.