Фрекен Жюли
Шрифт:
Жан. Послушайте!
Фрекен. Сначала ручку!
Жан. Ну, так пеняйте же на себя!
Фрекен. За что?
Жан. За что? Не ребенок же вы – в двадцать пять лет! Неужели вы не знаете, что играть с огнем опасно?
Фрекен. Мне не опасно: я застрахована!
Жан (смело). Нет, не застрахована! А если бы и так – рядом с вами легко воспламеняющийся предмет!
Фрекен. То есть вы, надо полагать?
Жан. Да! Не в том дело, что именно я, но поскольку я мужчина и молод…
Фрекен. И хорош собою… Какое,
Жан. Вы уверены?
Фрекен. Даже почти боюсь!
Жан смело подходит к ней и пытается обнять и поцеловать.
(Дает ему пощечину.) Не сметь!
Жан. Вы это в шутку? Или серьезно?
Фрекен. Серьезно!
Жан. Стало быть, и раньше серьезно было! Слишком уж вы серьезно играете, смотрите, это опасно! А мне играть надоело, и прошу меня уволить, я должен вернуться к моим обязанностям. Надо вовремя подать сапоги графу, а сейчас давно уже за полночь.
Фрекен. Оставьте вы эти сапоги!
Жан. Нет! Это моя служба, и я обязан ее нести, да я никогда и не метил к вам в развлекатели, и не буду никогда, я слишком хорош для этого!
Фрекен. Вы гордый!
Жан. В иных случаях да, в иных – нисколько.
Фрекен. Любили вы когда-нибудь?
Жан. У нас это слово не в ходу, но мне многие девушки нравились, а один раз в жизни я даже просто заболел из-за того, что одна девушка для меня была недоступна. Заболел, знаете ли, прямо как эти принцы из «Тысячи и одной ночи» [21] – не ел, не спал от любви!
Фрекен. И кто же была она?
21
…из «Тысячи и одной ночи»… – Речь идет о памятнике средневековой арабской литературы, сборнике сказок, сложившемся в основном к XV в.
Жан молчит.
Кто же была она?
Жан. А вот этого вы не заставите меня сказать.
Фрекен. Но если я прошу вас, как друга, как равного? Кто была она?
Жан. Это были вы!
Фрекен (садится). Прелестно!
Жан. Да, если угодно! И даже смешно! Это, понимаете ли, та самая история, которой я не хотел касаться, но теперь уж я все расскажу!
Знаете ли вы, каким кажется мир, если смотришь на него снизу? Нет, откуда ж вам знать! Он кажется чем-то похожим на соколов и ястребов, у которых не видно спин, ведь они парят в вышине! Я рос в доме статара, нас было семеро детей, и одна свинья на сером поле, где не стояло ни деревца! Но из окошка я видел стену графского сада и яблони за нею. Как райский сад. И злые ангелы с огненными мечами его стерегли. Я да и другие мальчишки тоже нашли, однако же, путь к древу жизни – вы презираете меня?
Фрекен. Ах, мальчишки вечно яблоки таскают.
Жан. Это вы только так говорите, а сами меня презираете! Ну да все равно! Как-то раз я пришел в райский сад вместе с матерью, лук полоть. Там, где начинался сад, стоял турецкий павильон в тени жасминов, весь в кустах жимолости. Я не знал, для чего служит этот павильон, но в жизни еще я не видывал такой красоты. В него входили, из него выходили, и однажды дверь оставили открытой. Я проскользнул внутрь и увидел на стенах портреты императоров и королей, а на окнах красные гардины с бахромой –
Фрекен роняет ветку сирени на стол.
Потом я пустился бегом, пробрался сквозь заросли малины, потоптал клубнику и выбежал к розовым кустам. И там увидел я розовое платьице, белые чулочки – это были вы. Я затаился в сорняках, меня колол репейник, от земли ужасно воняло. А я смотрел, как вы проходите среди роз, и думал: если и вправду разбойнику можно было взойти на небо и очутиться среди ангелов, почему же сыну статара здесь, на Божьей земле, нельзя войти в графский парк и поиграть с графской дочкой?!
Фрекен (задумчиво). И вы полагаете, каждый бедный ребенок так же точно подумал бы на вашем месте?
Жан (сначала неуверенно, потом убежденно). Каждый бедный… да! Конечно! Конечно!
Фрекен. Страшное, вероятно, несчастье – быть бедным!
Жан (с глубокой горечью, шаржированно). Ах, фрекен Жюли! Ах! И собаке дано лежать на графской кушетке, лошади дано ощущать мордою нежную ручку юной графини, но мальчишка… (другим тоном) да-да, кое у кого и хватит духу выкарабкаться, но часто ли это бывает! Словом, знаете, что я тогда сделал? Я, как был, во всей одежонке плюхнулся в мельничный ручей; меня оттуда вытащили и отодрали. Но в воскресенье, когда отец и все домашние собрались в гости к бабушке, я устроил так, чтоб остаться дома. И тут уж я вымылся мылом и теплой водой, разрядился как мог и отправился в церковь, где надеялся вас увидеть! Я вас увидел и пошел домой в полной решимости умереть; но умереть красиво и удобно, без боли. И тут я вспомнил, что вредно спать под кустами бузины. У нас был большой куст бузины, и как раз она цвела. Я всю ее оборвал, натолкал в ларь с овсом и улегся там спать. Замечали вы, как гладок овес? Нежный под рукой, словно человеческая кожа!.. Меж тем я закрыл крышку и задремал; проснулся я, и точно, совсем больным. Но не умер – как видите. Сам не знаю, чего я добивался! Вы были совершенно недостижимы – но я понял, глядя на вас, что для меня нет никакой возможности выбиться из того круга, в котором я рожден.
Фрекен. А ведь вы прелестно рассказываете, знаете ли! Вы учились в школе?
Жан. Немного. Но я немало романов прочел и в театры хаживал. Вдобавок я часто слушал разговоры благородных господ и всего более от них научился.
Фрекен. Значит, вы стоите и слушаете наши разговоры?
Жан. Конечно! И чего только я, к примеру, не наслушался! Когда на козлах сижу или на лодке гребу. Как-то раз слушал, как фрекен Жюли разговаривала с подружкой…
Фрекен. Да? И что же такое услышали?
Жан. Ха-ха, об этом лучше помалкивать; я даже удивился, откуда это вы таких выражений набрались. Может, в сущности-то, между людьми различие не столь и большое?
Фрекен. Как не стыдно! Уж у нас не водится такого, как у вас, между женихом и невестой.
Жан (пристально смотрит на нее). Точно ли? Но, по мне-то, вам и незачем оправдываться…
Фрекен. Я отдала свою любовь ничтожеству.