Френдзона: Выход

Волкова Дарья

— Октоберфест! — с места в карьер зачем-то принялся оправдываться Рома. — Куда еще ехать в сентябре и октябре, как не на Октоберфест?!

— Ну да, ну да, — закивал головой Ракитянский-старший. — Действительно. За семь верст киселя хлебать. Ну или пива.

— Папа!

— Не папкай. Две недели тебе хватит, чтобы напиться пива?

— Вполне.

Уже в дверях его нагнало последнее отчее напутствие.

— Марфе от нас сердечный привет передавай.

— Обязательно.

Глава 3.

Из депрессии есть два выхода: вокзал и аэропорт

Всратый Мюнхен. Всратый Мюнхенский аэропорт. И все здесь говорят на всратом дойче!

Ромка сердито пнул сумку. Он никому не сказал о своем решении — кроме отца. А отец вряд ли проинформировал кого-то еще — ну, разве что кроме, в виде исключения, матери. Судя по тому, что она ему не позвонила и никак не прокомментировала такое внезапное решение любимой сыночки — вряд ли и ей отец проговорился. Впрочем, от его родителей всего можно ожидать. Могли обсудить между и собой и… и на этом все.

Ладно, они люди взрослые, справятся как-нибудь с этой мыслью. Что их взрослый сын вдруг решил поехать в Мюнхен. Почему бы и нет, в конце концов? Только хрена ли ему тут делать, если адреса Марфы у него нет?

Можно было спросить. У Варвары Глебовны, например. Но спрашивать — это значит, надо объяснять. А объяснений у Ромки не было. Внятных. А придумывать и сочинять что-то не хотелось — хотя никто не мог бы упрекнуть Рому в том, что языком он работать не умеет — в конце концов, это хлеб его. Но в данном вопросе этот хлеб ничем не мог помочь. Врать Варваре Глебовне Роман не хотел. Выглядеть дураком — тоже.

Ромка еще раз пнул ни в чем не повинную сумку и решительно достал из кармана плаща телефон. Марфа взяла трубку сразу.

— Рома? — ее голос звучал напряженно. — Привет. Что-то случилось?

— Привет, Мрысенька, — Ромка вдруг понял, что соскучился даже по произнесению ее имени. Что уж говорить о самой Марфе… — А я к тебе с просьбой.

— Какой?

— Забери меня из аэропорта. Я заблудился.

— Из какого аэропорта?

— Из аэропорта города Мюнхена, — Рома повернул голову и прочитал с табло. — Имени Франц-Йозефа Штрауса.

Пауза в ответ была красноречивой. Говорящей. Ромка терпеливо ждал.

— Рома, скажи, что ты пошутил.

— Я, конечно, не уверен, Мрысь, но тут так написано — что имени Штрауса. Это который музыку писал, кажется. Вальсы там и всякое такое.

— Твою мать, Ракитянский!

— Нет, я без мамы, один. Я уже взрослый.

Марфа замолчала. Роману казалось, что он слышит ее тяжелое дыхание в трубке телефона. Кажется, его тут не ждали. И, кажется, не рады.

Но он же уже прилетел.

— Нет, если тебе некогда — сам приеду. Адрес скажи, я вызову такси.

Ответила Марфа после паузы.

— Ракитянский, стой там, где стоишь! С места ни ногой! Я

сейчас приеду!

***

Марфа положила телефон в карман джинсов и поняла, что сердце у нее стучит как после стометровки. Оно дернулось как спринтер на старте, когда экран смартфона только отобразил входящий от Ромы. А потом заколотилось как сумасшедшее, когда Марфа поняла, что он здесь, он прилетел.

Рома, Ромка, Ромочка, мальчик мой милый, умница ты моя…

Гадский гад Ракитянский!

Марфа села за стол и уперлась лбом в переплетенные пальцы. Так. Так. Успокойся. Возьми себя в руки.

Надо сделать несколько вдохов и выдохов. Воды выпить. А потом пойти, сесть в машину и поехать в аэропорт. Ее там ждут.

Но Марфа продолжала сидеть, уперев локти в стол. И потихоньку осознавала весь масштаб произошедшего. А произошла у нас, кажется… катастрофа. Под названием «Роман Ракитянский в Мюнхене».

Грядущая встреча пугала ее. На место первоначальной неконтролируемой радости пришло раздражение. На него. Но больше всего — на себя.

Дверь раскрылась и в кабинет заглянула ее помощница.

— Я уезжаю, — Марфа помотала головой. — Буду позже. Срочное?

— Нет, — отозвалась та.

А подумать можно и по дороге. Мысль о том, что ее там в аэропорту ждет Ромка, все же жгла и не давала думать, сидя на месте.

По дороге Марфа думать пыталась. Но без особого, как ей казалось, результата.

Все ее мысли свелись к одному.

Ни хрена она не преуспела.

За окном мелькали чистенькие баварские пейзажи — совершенно чужие. Чужая страна, чужой язык, чужие традиции, обычаи, сам уклад жизни.

И муж — чужой. Хотя по документам — ее.

Марфа сразу по приезду запретила себе ныть и расстраиваться. Приняла решение — исполняй. Вышла замуж и переехала в другую страну — ну так и живи.

Да разве это жизнь?!

Хотя внешне все вполне благополучно. Марфа с места в карьер бросилась вникать в нюансы немецкого ресторанного дела — и уже немало в этом преуспела. Каждый вечер она час тратила на уроки немецкого языка. Они даже с Клаусом договорились, что с утра они говорят только на его родном языке. Это приносило плоды.

Клаус просто светился от счастья и гордости за нее. В первые же несколько дней Марфа постоянно с кем-то знакомилась. Осознала вдруг, что на фоне местных дам выглядит настоящей красавицей. Нет, у Марфы отродясь не было комплексов по поводу своей внешности. Но свои внешние данные она отнюдь не считала своим главным достоинством. А тут, в Мюнхене… ну королева красоты какая-то. Или она просто к другим стандартам внешности привыкла? Когда она поделилась своими наблюдениями с мамой, она рассмеялась и сказала: «Ну так нечего было в средние века красивых женщин массово на кострах сжигать! Пусть теперь наслаждаются!».