Френдзона: Выход
Шрифт:
Но поймав выражение глаз отца, вдруг поняла — правда. И вместо слов — каких угодно! — Марфа разрыдалась.
— А ну прекрати! — отец завозился, щелкнул ремнем безопасности. — Да что ж за машина тесная такая, для лилипутов! — он кое-как перегнулся, притянул к себе Марфу и неуклюже обнял. — Прекращай реветь, кому говорю!
— Не могу! — прохлюпала Марфа, утыкаясь лицом в отцовское плечо.
— Нет, вот ты ревешь — и я сейчас начну, — отец стиснул ее крепче. — А мне нельзя.
— Почему?
— Религия не позволяет! И вообще у меня это… сердце. Давление.
Марфа рассмеялась — и вытерла слезы об отцову куртку. Потом коротко сама обняла папу — и отстранилась. Ему наверняка неудобно обнимать ее вот так, извернувшись со своего водительского сиденья.
— Пап… Но это же твое любимое детище… Как ты можешь его просто так взять — и отдать?
— Ой, Марфа, я все равно уже ни черта успеваю, — отмахнулся отец. — Работы административной до хрена. «ГосТИНцам» давно нужна новая хозяйка.
— Пап… — Марфа поверила. Сердцем поверила. Что это правда. Что отец всерьез собирается подарить ей свой самый любимый и дорогой ресторан. И теперь включился мозг. — Папа, это же такой мощный актив… А ты его мне… в одни руки.
— Тебе, тебе, — закивал отец. — Бери, не сомневайся, и правда хороший актив.
— Папа, я не про то, — Марфа заговорила серьезно. Она вдруг снова ощутила, что это ее дурацкое состояние отступает. Сначала оно было вытеснено ребенком. Теперь… теперь — другим… подарком. — Я же не единственный член нашей семьи, чтобы дарить мне такие баснословно дорогие подарки.
— С матерью я посоветовался, она одобрила, — у отца, кажется, были ответы на все ее вопросы.
— А Петька? А Паша? Как они отнесутся к тому, что ты раздаешь в том числе и их наследство?
— Ой, не говори мне про них! — снова отмахнулся отец. — Они свой путь сами выбрали, вот пусть по нему и чешут, и шишки набивают, и успеха добиваются. Ну а в крайнем случае без куска хлеба не останутся, не переживай. Да и вообще… — отец облокотился на руль. — Чего это ты, Марфа Тихоновна, про наследство вдруг разговор завела? Рано еще наследство делить! Имей в виду — я долго жить собираюсь!
— Это здорово! — Марфа подалась вперед и сама снова обняла отца. И прошептала ему на ухо. — Я люблю тебя, пап.
— Скажи мне то, чего я не знаю, — притворно проворочал отец, похлопывая ее по спине. — Слушай, у меня плечо подклинивает, протяни руку, достань с заднего сиденья папку с документами, которые Ромка подготовил.
Марфа замерла, так и не дотянувшись до папки.
— Так Рома в курсе?!
— Рома в курсе! — фыркнул отец. — Рома не просто в курсе, Рома сам все это затеял и провернул. Знаешь, Марфут, — отец потянул у нее из пальцев папку, которую она все-таки машинально взяла. — Вот я всегда подозревал, что Ракитянский рано или поздно отожмет у меня ресторан!
— Папа, — беспомощно выдохнула Марфа. Она только-только одно потрясение пережила, а тут… уже следующее.
— Пошли, — отец постучал пальцем по циферблату наручных часов. — Нотариус ждет.
— Значит, «госТИНцы» теперь мои?
Они снова стоят у темно-серого
— По крайней мере, так написано в этих бумажках, — деланно равнодушно пожал плечами отец, поднимая ворот куртки. Снова стал накрапывать дождь.
— И я… я могу делать там все, что захочу?
— Хозяин — барин. А хозяйка — барыня.
— Вот прямо совсем… все-все?
— Да хоть шест для стриптизерш поставь, — хмыкнул отец. — Ну или для стриптизеров. Говорю тебе — твоя это вотчина, и только твоя. Вот сейчас съездим в «госТИНцы», я тебе все покажу, дела сдам — и ноги моей там больше не будет. Ну если только сама не пригласишь.
Марфа некоторое время стояла и молча смотрела на отца. А потом крепко обняла. Она знала точно — так и будет. Потому что Тихон Тихий — человек слова. Раз так сказал — значит, так и сделает.
Отцовы руки крепко прижали ее — и отпустили.
— Все, хорош, Ромео своего обнимай. А нам ехать надо, дел еще сегодня — гора.
У Марфы дрожали руки. И даже, кажется, слегка тряслись колени, когда она ходила с отцом по служебным помещениям «госТИНцев». Какая-то — лучшая, наверное! — часть мозга профессионально отмечала все детали, на которые обращал внимание папа, а руки по привычке даже делали пометки в блокноте. А какая-то другая часть, меньшая и абсолютно невменяемая — дурниной вопила: «Это мое! Это все мое! Я тут хозяйка! И я отвечаю за это здание, за этих людей, за будущее этого чудесного места». Ну и как в такой ситуации не дрожать коленкам?
— Рома! — она влетела в квартиру.
— Да? — отозвался он из кабинета. А потом и сам появился в дверях, с авторучкой в руках. — Что случилось?
Она стояла, слегка запыхавшись, и смотрела на Романа. Ты знал. Папа сказал, что это была твоя идея. Что мне теперь делать? Что мне сейчас тебе сказать?!
— Почему ты мне не сказал?
— А… — он почесал ручкой над виском. — Ты про «госТИНцы»?
— Да.
— Ну… я считал, что правильным будет, если тебе об этом скажет сам Тихон Аристархович. Это же его… собственность.
— Уже бывшая, — вздохнула Марфа. — Теперь это моя… собственность. Моя прелесть.
Рома одарил ее коротким, но внимательным взглядом.
— Ты… рада этому?
— Рада ли я… — Марфа показалось, что у нее внезапно кончились силы. А вернее всего, что то нервное возбуждение, которое охватило ее после слов отца о передаче ресторана, наконец, иссякло. Марфа медленно осела на пуфик у стены. — Ром, я об этом всю сознательную жизнь мечтала, оказывается. Правда, я поняла это только сегодня. Что всегда мечтала — стать хозяйкой этого места. Оно для меня… я даже не могу объяснить. Но, понимаешь… я всегда знала, что это место — папино. Он его придумал, вместе с Евдокией Романовной, он туда столько всего… вложил. Не денег, нет. Точнее, не только их. Это… Я не могу объяснить.