Френки и Майкл
Шрифт:
Я позвонил в колокольчик, чтобы полицейскому принесли закусок.
– Я был бы счастлив, – продолжал Маллен начатую мысль, – оказаться сейчас в дорожной полиции. Тогда старому глупому Маллену не пришлось бы строить из себя мальчика для битья. Комиссар с мэром просто в бешенстве. Что это? Булочки? О, не стоило утруждаться.
Открыто опровергая собственные слова, Маллен вырвал серебряный поднос из рук Марты, не позволив ей даже расставить блюдца на столе, и принялся активно знакомиться с тем, что на нем стояло и лежало.
Я
– У вас, как я подозреваю, возникли некоторые сложности?
Маллен скривился так, словно булочка, которую он надкусил, была набита свежей лимонной мякотью.
– Я всего лишь полицейский, – ответил он. – Недалекий, бестолковый полицейский. Над нами издеваются газеты и смеются телевизионщики. Но это… – Он затарабанил по подносу чашкой, которая, в предвидении такого случая, была не из дорогого китайского фарфора. – Я не люблю заниматься политикой. Я не хочу заниматься политикой. Так какого ж черта вы притащили мне свидетеля, выкрав его у аспониканских властей?
Франсуаз ухмыльнулась уголками губ.
– Аспониканцы арестовали Сальвадора, нарушая его права и собственные законы, – сказала она. – Не стоит больше говорить об этом. Я знала, что от шерифа не будет пользы, но теперь он хотя бы не станет нам мешать.
– Не стоит говорить? – воскликнул Маллен. – Да вы понимаете, каких дел натворили там, в Аспонике?
– Пустяки, – отмахнулась Франсуаз. – Немного шума будет, когда я добьюсь проверки деятельности тюрьмы Сокорро. Уверена, они нарушают права всех заключенных. Но это уже обычная работа.
– Проверки?! – прорычал Маллен. – В Аспонике? Это же другая страна. Кем вы хотели стать в детстве – Рэмбо?
– Мне не нравится Рембо, – возразила девушка. – Символизм мне не близок.
– Что? – спросил лейтенант.
– Рембо, – пояснил я. – Французский поэт конца XIX века.
Полицейский недовольно поморщился.
– Я вам вот что скажу, мадемуазель Дюпон, – начал он. – Может, я и не знаю всяких там поэтов. И мне тоже нравится справедливость и все такое. Ворваться куда-нибудь на белом коне и спасти мир. Но… – Он поднялся, увидев, наверное, что на его подносе более не оставалось ни булочек, ни чая. – Когда-нибудь, – произнес он, грозно потрясая пальцем, – вы оба перегнете палку. И она сильно ударит вас по лбу.
Он отряхнул крошки с мятого пиджака и торжествующе посмотрел на нас.
– Я вас предупредил, – заявил он и погромыхал вниз по лестнице.
– Это значит, что все в порядке, – протянула Франсуаз, глядя ему вслед.
– Еще бы, – согласился я. – Наш мэр стал мэром только благодаря деньгам нашей компании. Он найдет способ утихомирить аспониканские власти.
Франсуаз встала, сильным ударом ноги отбросила кресло, оказавшееся на ее пути, и подошла ко мне. Прежде чем я успел опомниться, она схватила меня за воротник и рывком поставила на ноги.
– Говори, бэйби, – ласково приказала она.
– Что я должен говорить? – осведомился я. Франсуаз
– Ты знаешь, Майкл, – проворковала она, сжимая пальцы чуть сильнее. – Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты весь ланч сидел с хитроватым и многозначительным видом.
– Да? – Я поправил галстук.
– У тебя что-то на уме, Майкл; а так как ты уже давно залез мне под юбку, я хочу знать, что ты еще выдумал.
– Ничего. Это привычка, Френки, еще с колледжа. Я никогда не готовился к семинарским занятиям и потому напускал на себя всезнающий вид.
– И как же ты отвечал? – усмехнулась она.
– Я брал с собой книгу и просматривал ее, пока проводили перекличку.
Девушка засмеялась, потом вновь схватила меня за воротник и встряхнула.
– Не делай из меня дурочку, Майкл, – процедила она.
– Зачем?
Раздался звук разбиваемой посуды.
Я сложил руки на груди, с удовлетворением наблюдая за результатом своих действий. Франсуаз сидела на столе, со сбившейся прической и раздвинутыми ногами.
– Я боялся, что собью тобой стол, – пояснил я. – Но, как видишь, вышло неплохо.
– Выкладывай, о чем ты думал, бэйби.
Я безразлично пожал плечами.
– Это столь очевидно, что даже неловко тебе растолковывать; но если ты откроешь свои хорошенькие ушки, я, пожалуй, брошу тебе крупицу мудрости.
– Что? – с подозрением спросила она.
– Глупышка Френки попалась в ловушку, – пояснил я. – Ее обманули так же, как хотели обмануть и меня. Но нехитрый заговор, составленный…
– То, что ты говоришь, – всего лишь предположения, – процедила Франсуаз, распахивая дверь и чуть ли не отбрасывая меня створкой в другой конец комнаты. – Ничем не обоснованные.
– Рад, что ты в меня веришь, – отвечал я. – Я не говорил тебе, что от твоего скепсиса могут завянуть цветы?
Франсуаз остановилась и поднесла палец к моему лицу.
– Я прекрасный цветовод, Майкл. И если мы станем действовать, опираясь на составленную тобой теорию заговора, то окажемся по уши в помоях.
– Я думал, именно это тебе нравится больше всего.
Мы продолжили путь по дому. Франсуаз зашипела от ярости:
– Ты собрался втравить меня в такую авантюру, вместо того чтобы продолжать нормальную работу. Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?
– Френки, – примирительно сказал я, – ты не догадалась сама, и в этом нет ничего страшного. Там, в Аспонике, тебе не представилось случая все обдумать. Вот и все.
Франсуаз остановилась и взяла меня за подбородок.
– Если… – четко выговаривая слова и то и дело делая паузы, заговорила она. – Из-за тебя… Я попаду в глупое положение… Я поиграю тобой в футбол.
С этими словами девушка развернулась и направилась дальше.
– А я-то до сих пор никак не мог понять, – заметил я, – почему это в колледже у тебя почти не было поклонников.