Фридолин, нахальный барсучок
Шрифт:
Матушка Фридезинхен старалась утешить его.
— Сынок, — говорила она, — не отчаивайся. Сестра твоя скоро войдёт в возраст и обзаведётся собственным домом. Сейчас она сама не знает, чего ей надо. Но недалёк тот день, когда она поймёт это и оставит нас в покое.
Так оно и случилось на самом деле. Однажды ночью барсуки все втроём забрели в места, где им до того никогда не приходилось бывать. На песчаном обрыве стояло несколько одиноких буков — последние часовые Большого букового леса. Среди них росли редкие, изодранные ветрами сосны, чьи толстые корни змеились в песке. Здесь было много кроличьих норок, а вокруг, куда ни глянь, поля и луга…
Как
Напрасно матушка Фридезинхен объясняла ей, что обрыв этот никак не годится для барсучьего поселения. Кролики народ суетливый, без конца барабанят своими лапами, кого хочешь выведут из себя; к тому же близкое соседство обширных лугов и полей таит в себе постоянную угрозу встреч с собаками и людьми. Но как Фридезинхен ни уговаривала дочь, яйцо и на сей раз захотело учить курицу, и домой отправились лишь мать и сын, а Фридерика так и осталась на кроличьем обрыве.
По дороге через лес мать показала Фридолину пустующую нору, которая, по её мнению, была куда безопаснее и надёжнее: среди густых зарослей леса, на склоне небольшого холма, между замшелыми валунами виднелся вход в заброшенную лисью нору. У подножия холма блестел небольшой омут. Но зато здесь совсем не было солнышка. И потом, в самой норе воняло нестерпимо: ведь у лисы иной нрав, чем у барсука, она грязнуха, и вонь её носу даже бывает приятна. Не стесняясь, она пачкает собственное жильё, помёт не убирает, да и остатки пищи гниют в норе и вокруг, издавая отвратительный запах на радость лисе. Но как бы то ни было, квартира эта представлялась барсучихе и спокойней и надёжней, чем выбранная Фридерикой. Мамаша озабоченно посапывала, вспоминая неразумную дочь.
В последующие дни Фридезинхен и Фридолин не раз навещали Фридерику. Иногда они заставали её на месте, но та, ни слова не сказав, будь то день или ночь, недовольная скрывалась в норе. Настоящая отшельница, значит! Но бывало и так, что Фридерика уходила за кормом, и тогда мать, как все женщины, разбираемая любопытством, заползала в нору и придирчиво осматривала устроенное дочерью жильё. И тут уж похвалам не было конца! Фридерика создала нечто образцовое.
Превосходно выстланный мхом и сеном котёл находился примерно в двух метрах под землёй, от человека и лопат его хорошо защищали могучие корни росшей прямо над норой сосны. Рядом с котлом были отрыты два поменьше, а в одном из них уже лежали буковые орешки, жёлуди, сладкие корешки, и всё в образцовом порядке. Кроме того, Фридерика выкопала не меньше семи больших отнорков, выходы из которых располагались не ближе 15–20 метров друг от друга — стало быть, бежать из норы можно было в самые разные стороны. У главного выхода было устроено хорошее корыто: плотно утоптанная земля здесь не оставляла никаких следов. Не менее четырёх отдушин, поднимавшихся прямо на поверхность, обеспечивали котёл свежим воздухом.
— Вот это квартира! — воскликнула Фридезинхен, обращаясь к сыну. — Такой мог бы гордиться и самый опытный барсук. Сразу видно, что Фридерика из хорошей семьи. Будем надеяться, что и ты, сынок, в своё время не посрамишь родителей.
Должно быть, при этом она подумала о папаше Фридере, которого Фридолин так никогда и не видел. Но тут же она, покачав головой, озабоченно проговорила:
— Всё это, конечно, хорошо и красиво,
К сожалению, матушка Фридезинхен оказалась права в своих мрачных предчувствиях. Когда однажды ночной порой мать и сын вновь пришли навестить свою родственницу, они увидели, что все выходы из норы завалены, вокруг много собачьих следов и сильно пахло этими злыми животными. Котёл, который Фридерика так заботливо выстлала мхом, был разрушен, должно быть в пылу сражения. Барсуки заметили кое-где и пятна крови, и не только собачьей…
Опустившись на задние лапы, Фридезинхен принялась поучать сына:
— Вот так и получается с детьми, когда они не слушаются мудрых советов матери! Бедная моя Фридерика! Собаки тебя растерзали. А может быть, и застрелил злой человек? И уже съел тебя! Жалко мне твою сестрёнку, Фридолин! Какая была способная девочка! Я уверена, что из неё вышла бы самая ворчливая барсучиха в мире, отшельница из отшельниц — она прославилась бы среди барсуков. А теперь вот погибла, и такая молодая!
Быстренько схватив большого жука, намеревавшегося бесцеремонно проползти мимо её чуткого носа, Фридезинхен продолжала:
— Из многих, многих моих детей ты остался у меня один. Надеюсь, ты не посрамишь своего отца Фридера и меня, твою мать, Фридолин. Пусть судьба, постигшая твою сестру, послужит тебе уроком, сынок. Подальше держись от людей и зверей, будь то хоть самая очаровательная барсучиха. Живи всегда один, фырчи, царапайся, кусайся — никого к себе не подпускай! Даже самый лакомый кусочек должен вызвать у тебя подозрение — а вдруг в нём таится опасность? Нет, нет, не хочу я, чтобы ты окончил дни свои во чреве людском, Фридолин. Хочу, чтобы ты умер в самом преклонном возрасте, в уютной, мягко выстланной мхом норе.
— Я всё сделаю, как ты велишь, мама! — ответил сын, потеревшись рыльцем о мордочку Фридезинхен.
Конец лета и большую часть осени мать и сын прожили в редком согласии. Спали они рядышком, вместе грелись на солнце, вместе и охотились; чтобы понять друг друга, им даже рта открывать не надо было, поэтому они молчали целые дни напролёт. Фридолин был уже вполне взрослым барсуком, ростом выше, чем мать, как это и должно быть: ведь у барсуков мужчины крупней и сильней женщин.
Но вот подули холодные ветры, день за днём лили дожди, и странное беспокойство овладело Фридолином. Надвигалась первая зима на его веку. Знать этого он, конечно, не мог, как не знал и того, что с наступлением морозов впадёт в зимнюю спячку. Непонятное это беспокойство гнало его с вечера одного, без матери, на охоту, и возвращался он всегда с морковкой или корешком в зубах, а то и набив за щеку буковых орешков.
Мамаша Фридезинхен оказалась не столь запасливой. Правда, она знала, что к концу зимы ей придётся люто голодать и что весну она встретит, отощав до костей; но её лень, одна из главных добродетелей барсучьего племени, была сильнее всех страхов. Вместо того чтобы в преддверии зимы хлопотать о запасах, она принялась на тайных лесных тропинках разыскивать отца своих детей — барсука Фридера. Нашла она его или нет, но всё её поведение внезапно изменилось самым решительным образом. Материнской ласки у неё не осталось и следа, напротив, она всячески давала понять сыну, как он мешает ей в норе, что он стал лишним. Как когда-то Фридерика, она без всякого повода то толкнёт его, то укусит, и сын ничего уже другого от матери не слышал, кроме гневного рыка.