Фрилансер от ксенологии
Шрифт:
— Мы тоже живём в гармонии с природой, — требовательно заявила девочка.
— Не-а, — Мика широко зевнул и принялся решительно сдвигать узкие лежбища в одно, большое. — Вот мы как раз себя от неё, по большей части, изолировали. Мы отдельно, она отдельно, просто стараемся друг другу не мешать. Мы — целенаправленно, осознав в конце концов, что целостность природной среды — залог нашего комфортного существования на родной планете, она — по большей части инстинктивно.
— А вот к примеру, солеране, — подхватила я, — меняют среду обитания в соответствии со своими представлениями об удобстве
— Вы считаете, что вот это вот лучше? — Майя брезгливо ковырнула короткие щетинки мха бодро торчащие между рамами окна, имевшего столь неповторимый изгиб, что даже начинало закрадываться сомнение, а был ли у этого строения вообще какой-то архитектурный проект, или оно строилось как бог на душу положит. И с завязанными глазами. — Лично мне такая гармония не подходит.
— Мы не даём качественных оценок. Что значит: «лучше-хуже»? Мы, люди, сделали так, как лучше для нас, арктоимяне так, как лучше для них. Мы — такие, они — другие, — попробовала я втолковать юной землянке основы психологической настройки практикующего ксенолога.
— А кроме того, выбранный ими путь развития не потребовал вмешательства в геном расы и ты даже не представляешь себе, насколько это ценно, — добавил Мика со своей точки зрения.
— Так что, вы хотите сказать, — теперь уже удивлённо округлил глаза Юкка, — что вот это вот всё — естественного происхождения, не геноморфинг? — он красноречиво приставил собственную пятерню к затылку и пошевелил пальцами в воздухе.
— Вполне. Уж ты бы, понаблюдав в течение дня за местными формами жизни, мог заметить, что тентакли — вполне тривиальное решение, применяемое эволюцией практически для чего угодно. По крайней мере, на этой планете.
— Постойте, что значит: «Выбранный ими путь развития не потребовал вмешательства в геном»? А наш, получается, потребовал? — выцепила Майя другой нюанс.
— А ты как бы этого не знаешь? По-моему вам уже должны были рассказать, с чего начались «игры с генами».
— Ага, — ответил за подругу Юкка. — С лечения генетических болезней. Ну и дальше уже пошло: раз можем, то почему бы не сделать?
— Ага, а откуда взялись генетические болезни? — подкинул каверзный вопрос Микаэль.
— По-моему, они были всегда. Ну там, ошибки генетического кода, получающиеся при копировании, — с видом «такой взрослый дядя, а не знаешь», ответил Юкка.
— Разумеется. Это есть всегда и у всех видов живых существ. Однако, как такое могло случиться, что именно в нашем случае количество генетических ошибок приобрело такой размах, что потребовало экстренного вмешательства? Не знаете? А ответ прост — гуманизм. Стремление сохранить жизнь и дать возможность продолжиться в поколениях каждому из родившихся, даже самому, не побоюсь этого слова, дефектному. В результате жизнеспособность людей ухудшилась настолько, что потребовалось глобальное вмешательство для исправления этой ситуации. Ну а уж потом, всё как сказал Юкка: раз уж можем,
— Не может быть, — недоверчиво протянула Майя, — я точно помню, что примерно с середины двадцатого века средняя продолжительность жизни как начала расти, так потихоньку увеличивается и до сих пор. На то есть объективные статистические данные.
— Есть ложь, есть наглая ложь, а есть Статистика, — ухмыльнулась я. — Что значит: «увеличилась средняя продолжительность жизни по планете»? Это не то, что люди стали жить дольше, это значит, что стали умирать меньше.
— Это разве не одно и то же? — недоумённо нахмурился Юкка. Его подружка растерянно заморгала, явно что-то припоминая.
— Успехи медицины — стали выживать или просто жить дольше ранее неизлечимые и рост общего благосостояния — появилась еда, для тех, кто раньше умирал от голода, — лаконично ответил Мика. — Если исключить из выборки две эти группы, то в среднем люди стали жить меньше. И в среднем, согласно той же статистике, количество абсолютно здоровых людей начало стремительно уменьшаться.
— Что-то мы в какой-то мрачняк скатились, — я пронаблюдала ошарашено-недоверчивые мордочки ребятишек и внесла следующее предложение: — Давайте лучше спать ложиться, пока ещё до чего-нибудь совсем уж «весёленького» не договорились.
— Вот на это вот ложиться, — Майя двумя пальчиками за край приподняла выданное ей одеяло, всё в пятнах, которые иначе как подозрительными не назовёшь.
— Ну, — устало выдохнула я, — представь, что ты не в гостях, а, скажем, на ночёвке в лесу. От кемпинга же никто не требует стерильности?
Как бы там Майка не крутила носом, а уснула она моментально, стоило ей только коснуться головой подушки. А вот мне, не смотря на усталость, заснуть не удалось. Может быть, это ещё бродили в крови остатки стимулятора, а может всё дело в остром и пряном, травянистом запахе, которым несло от наших постелей, и который будил во мне какие-то глубинные инстинкты, заставляя то и дело тревожно вскакивать и вглядываться в звёздную ночь.
С первыми же признаками рассвета, так толком и не заснув, я поднялась с постели. Мика, бдительно открыв один глаз и приподняв голову с другого её конца, осмотрелся, не зафиксировал ничего тревожащего и опять рухнул в подушку, а я, тихонько, стараясь больше никого не побеспокоить, прокралась на кухню. Эх, куда ты делась моя всегдашняя утренняя бодрость? Знала бы, что соберусь почти на сутки задержаться на Арктоиме, взяла бы с собой чайной заварки, ну или хоть кофе, на крайний случай у кого-нибудь выпросила.
Кухня, вопреки моим ожиданиям, оказалась не пустой. За обширным деревянным столом, задумчиво подперев подбородок рукой, сидел Хаани-Нани и наблюдал за постепенно вскипающим чайником.
— Чай будешь? Я же правильно помню, ты любишь солеранский? — и он подтолкнул ко мне коробочку затейливо расписанную драконами и диковинными цветами.
— Хаани-Нани, ты — золото, — мне хватило только одного взгляда на знакомую упаковку, чтобы взбодриться.
— А вот твои младшие сородичи так не считают, — сказал он, заливая кипятком тщательно отмерянную мной заварку. — Боюсь, им не по вкусу пришлось моё гостеприимство.