Фронт без тыла (Записки партизанского командира)
Шрифт:
– Спокойно! Спокойно! Прикрываю отход!
Лег за дерево и выпустил очередь из автомата, не целясь, в ту сторону, откуда слышался шум погони.
Немедленно рядом со мной оказались комиссар, оба наших адъютанта и начальник штаба. Адъютантов мы послали назад. Оба они прекрасно поняли, что пытался я сделать, на что рассчитывал. Буквально через несколько секунд стал слышен голос Цветкова, яростно кричавшего о том, что командир с комиссаром и начальником штаба отстреливаются одни, что их бросили, что... Думаю, нет нужды говорить, в каком все это было выдержано стиле. Понятно, наверное, что совсем не парфюмерными эпитетами пользовался Вася. А мы тем временем, подпустив преследователей поближе, ударили из трех автоматов.
Вернутся наши люди или нет? Может быть,
Неподалеку вдруг затрещал партизанский автомат. Потом еще один. Еще... еще... еще!.. Вернулись!
Дальше все было просто. Порядок восстановился так же быстро, как и нарушился. Отряды вступили в бой, и не так много времени понадобилось, чтобы закончить его нашей победой. Наступавших солдат рассеяли несколькими фланговыми ударами, поднялись в контратаку, враг бежал. Но этот урок я запомнил на всю жизнь.
* * *
19 сентября полк вышел в район Радиловского озера и встретился с бригадой А. В. Германа. Численность ее была в то время невелика - наш полк, выходя из Партизанского края, имел в своем составе больше бойцов. Однако это соотношение должно было измениться: ниже я расскажу, почему.
Лагерь бригады был разбит в красивом и чистом сосновом бору, примерно в 15-20 километрах от Струг Красных, западнее деревень Сапирино и Кашино. Жили в добротных, сухих и чистых землянках, территория содержалась в образцовом порядке, и все это очень напоминало воинский лагерный сбор в мирное время. Лагерь имел настолько добротный и спокойный вид, что казалось, будто и не во вражеском тылу он находится, будто не может угрожать здесь людям никакая опасность.
С Александром Викторовичем Германом мне доводилось встречаться и раньше, в Партизанском крае. Но встречи эти были так мимолетны, что временем нашего настоящего знакомства я считаю все-таки середину сентября сорок второго года, а местом - только что описанный лесной партизанский лагерь.
О Германе много написано. Редкая книга о ленинградских партизанах не содержит упоминания об этом человеке, прожившем короткую, но удивительно яркую жизнь, оставившем глубокий след в памяти тех, кому довелось воевать рядом с ним. Имя Германа увековечено. Его носят пионерские дружины, отряды "красных следопытов", оно было присвоено после гибели комбрига его бригаде, им названа одна из улиц Ленинграда... И все-таки, несмотря на широчайшую известность Александра Викторовича, я считаю своим долгом присоединить к многочисленным рассказам о нем и свои воспоминания. Ведь я хорошо знал его: не в одном бою побывали мы вместе, встречались и в тылу врага, и в советском тылу, и в последний рейд я его провожал из Валдая... А пистолет, из которого выпустил он последнюю в своей жизни пулю, был подарком от меня: печальная подробность, лучше бы ее не было вовсе!
Мы очень быстро сошлись - с первой же встречи, с первого же вечера, который провели вместе, беседуя о том, что больше всего волновало тогда; о судьбе Партизанского края. Не во всем одинаковы были наши мнения, какие-то частности оценивали мы по-разному, но это не мешало взаимопониманию, не нарушало, а только, по-моему, укрепляло быстро возникшее чувство взаимной симпатии.
Мне трудно теперь вспомнить, на какие именно качества Александра Викторовича обратил я внимание в тот далекий день. Не мог я тогда, например, знать, каков Герман в бою,- надо было оказаться рядом под пулями, надо было своими глазами увидеть его смелость, его хладнокровие, его умение пойти, когда надо, на риск и выйти победителем, его умение руководить боем, всегда удерживать в руках инициативу, принимать неожиданные решения, ведущие к победе. Это, повторяю, я узнал позже. Но с первой же встречи с Александром Викторовичем любой мог увидеть в нем человека твердого, волевого, решительного. Он был прям, но не резок в обращении с людьми, не терпел грубости, ненавидел хамство и наглость. Не переносил подхалимов. Не признавал догм: был постоянно в поиске новых форм и методов ведения партизанской борьбы.
И внешностью своей
В тот вечер мы говорили о боях против четвертой карательной экспедиции. Герман был активнейшим сторонником использования нашими подразделениями только такой тактики, только тех форм и методов борьбы, которые можно было бы назвать сугубо партизанскими. И в этом трудно было с ним не согласиться.
Однако я стал горячо спорить, видя, что Герман осуждает Васильева за применение им в боях с карателями и тактики позиционного боя. Я говорил, что сугубо партизанскую тактику можно в данном случае представить примерно так: не препятствовать карателям в захвате территории края, нанося в то же время по врагу удары. Для партизан сам по себе факт владения большими территориями не так уж и важен, скорее это даже обременительно, поскольку занятую территорию надо охранять,- куда проще не заниматься этим! Места для того, чтобы жить, предостаточно в любом почти лесу; нападай оттуда на гарнизоны, устраивай диверсии на железных дорогах, маневрируй, а борьбу за территории оставь частям регулярной армии... Но все это было бы верно при одном условии: Партизанского края в том виде, какой он имел, в природе не должно было бы существовать. Но он существовал! Были мирные жители края, были отношения между ними и партизанами. И священной нашей обязанностью становилась в этой связи защита всеми имеющимися средствами этих людей и этой земли. А в таком случае приходится действовать, и не только партизанскими методами.
Мы спорили долго, в чем-то мне удалось Германа убедить, в чем-то нет, но, повторяю, все это вовсе не привело к неприязни.
К сожалению, в тот вечер мы не только теоретизировали. Была и практическая часть разговора. И слова "к сожалению" я написал вот почему.
Дело в том, что, как я уже говорил, в состав нашего полка входил и временно приданный отряд Худякова из бригады Германа, численностью в полтораста человек. И теперь настало время с этим отрядом прощаться. Отряд Седова оставался в районе Богова. Забегая вперед, скажу, что связь с ним прервалась и до самого выхода в советский тыл мы так уже и не встретились. В полку оставалось только 120 человек: один отрядик и штабные. Таким лилипутом полк никогда еще не был.
Впрочем, многие бригады, полки и отряды имели в те дни поразительно малую численность: шли упорные бои, наши подразделения таяли на глазах. 1-я Особая партизанская бригада, например, состояла в октябре из 136 человек, 3-я бригада - из 228{64}. Ну как тут можно было сопротивляться передаче отряда Худякова.
Казалось, бригада Германа прочно обосновалась в этом районе. Лесной лагерь был удобен; и на первый взгляд вполне безопасен, поддерживалась радиосвязь с советским тылом, и самое необходимое доставлялось оттуда в бригаду по воздуху. Через день примерно после нашего прихода в условленном месте по сигналу с земли был сброшен ночью с тяжелого бомбардировщика груз - в основном оружие и боеприпасы. Этот же самолет сбросил парашютиста: оперативного работника ЛШПД А. Ф. Катачигова, имевшего специальное задание.
И все-таки впечатление о прочном положении бригады в этом районе было обманчивым. Об этом сразу же предупредил меня Герман, об этом же говорила вся обстановка, стоило присмотреться к ней повнимательней.
Каратели все время рыскали по лесам, и то одна, то другая партизанская группа наталкивалась на них, причем уклониться от боя удавалось не всегда, хоть стычки для нас тогда были совершенно нежелательны. Рано или поздно гитлеровцы должны были обнаружить наш лагерь. Надо ли говорить о том, что в этом случае обжитые места придется оставить? Слишком мало у нас сил, чтобы сопротивляться.