Фронтовое братство
Шрифт:
Одна из дам указала на смеющихся, пьющих, танцующих людей и прошептала кавалеру:
— Неужели у них совсем нет сердца? Неужели они не знают, что весь мир рушится, сгорает в огне зажигательных бомб?
Кавалер, пожилой офицер СС, отправил в рот кусочек сочного мяса и отпил глоток красного вина.
— Теперь мозг важнее сердца, моя дорогая. У бессердечных больший шанс выжить.
По центральному проходу медленно шла красивая дама в светло-голубом платье, в изящных туфлях на высоком каблуке. Остановилась у столика Билерта и приветливо улыбнулась.
— Здравствуй, Пауль.
Глядя в сторону, держа в зубах длинный серебряный мундштук, он кивнул и указал на кресло напротив.
— Присаживайся, Элсебет. Давай немного поболтаем.
Элсебет села. Забросила ногу на ногу и одернула платье, обнажающее красивые ноги в чулках-паутинках.
— Разговор будет частным или официальным?
Красавчик Пауль отхлебнул вина и поджал губы. Живой глаз зловеще блеснул.
— У меня все разговоры официальные. Идет война, Элсебет.
Она саркастически засмеялась.
— Пауль, я это сознаю. Хотя потеряла всего-навсего мужа и трех братьев. — Закурила сигарету. — И сына, — добавила она задумчиво. — Единственного сына. Понимаешь ты, Пауль, что это значит?
— Это ничего не значит, Элсебет, совершенно ничего. Важно только, чтобы победу в конце концов одержала Германия. Погибнуть за фюрера должно быть высшим желанием всех немцев и немок. Это прекрасная смерть, Элсебет, и тебе должны завидовать. Не все могут похвастаться пятью павшими героями.
Элсебет долго смотрела на его мертвый глаз.
— Ты сказал — героями?
— Да, героями, павшими в битве за фюрера!
Произнося последнее слово, он слегка распрямился.
Она принужденно рассмеялась.
— Фрицу, моему мальчику, было семь лет. Ему переломила спину упавшая балка. Мой сынок, мой маленький фриц. Слышал бы ты, как он кричал!
— Элсебет, победы без слез не бывает. Это закон жизни. Мы должны страдать, чтобы жить. У фюрера тоже бывают тяжелые минуты.
Элсебет играла кольцом от салфетки. Официант принес стакан вина. Она пригубила его.
Принеся кофе, официант низко наклонился к Билерту.
— В Бармбеке и Ротенбурге последние двадцать минут стоял сильный грохот. Говорят, там сброшено много бомб.
Пауль Билерт приподнял бровь над мертвым глазом.
— Почему ты говоришь это мне? Ты это видел?
Официант вздрогнул.
— Нет. Слышал. Об этом все говорят.
Билерт отхлебнул кофе.
— Это слух, — заметил он угрожающе. — Распространение слухов — преступление, караемое народным судом. Ты это понимаешь? Между прочим, почему ты не в армии? Судя по виду, ты вполне мог бы с пулеметом на плече преодолеть полосу препятствий!
Официант побледнел. Провел холеным пальцем между воротником и шеей. Казалось, он вот-вот задохнется. Наконец он смог, запинаясь, пробормотать:
— Меня признали негодным к военной службе из-за болезни сердца.
— Болезнь сердца! — глумливо произнес Красавчик Пауль и громко засмеялся. — Сейчас это ровным счетом ничего не значит. Ты стреляешь рукой, а целишься глазом. Не так ли, мой друг? Сердце тут совершенно ни при чем, и тебе вовсе не нужно искать цель. Она сама придет прямо к тебе. Мы отправим тебя с твоим больным сердцем прямиком в окопы,
Официант умоляюще посмотрел на сидевшего у стойки партийного функционера. Их глаза встретились.
Функционер поднялся, одернул мундир и с властным видом пошел вразвалку к столику Билерта. Официант стоял там в холодном поту.
— Что здесь происходит? — спросил функционер, дружески похлопав официанта по плечу и снисходительно усмехнувшись Паулю Билерту. Красавчик Пауль, развалившийся в удобном кресле, забросил ногу на ногу, стараясь не смять складку на брюках.
— Этот господин угрожает мне народным судом и фронтом, — прошептал официант, в голосе его все еще слышался ужас.
— Так-так, — прорычал функционер, приблизив круглое лицо с похотливым ртом к Паулю Билерту, который равнодушно покуривал сигарету в длинном мундштуке. — Вы не понимаете, что этот человек мой друг? — И, как школьный учитель, предостерегающе вскинул палец: — Если кто и поедет на восток, то, боюсь, вы. Предъявите документы!
Пауль Билерт ядовито улыбнулся. Водянисто-голубой здоровый глаз угрожающе вспыхнул. Он походил на змею, гипнотизирующую жертву перед тем, как съесть. Медленно, очень медленно он сунул руку в карман, достал удостоверение и, держа его двумя пальцами, сунул под нос изумленному функционеру. Тот щелкнул каблуками, увидев гестаповское удостоверение и прочтя в нем «штандартенфюрер» и «криминальрат».
Пауль Билерт перевел на миг взгляд с функционера на официанта.
— Господа, мы подробно обсудим ваши восточные маршруты завтра в десять пятнадцать в комнате номер триста тридцать восемь управления гестапо на Карл-Мук-платц.
Снисходительным кивком он отпустил их и продолжал разговор с Элсебет.
Официант с функционером услышали, как он сказал ей:
— Я буду беспощадно набрасываться на этих гнусных подлецов повсюду, где только найду.
— Ты сам был на фронте? — негромко спросила она.
— Не на том, который ты имеешь в виду, на другом, — ответил резким стаккато Билерт. — Адольф Гитлер, — произнося это имя, он заметно распрямился, — использует здесь тех людей, которые заботятся, чтобы все работало как хорошо смазанная машина. Людей, которые безжалостно выискивают предателей и антиобщественные элементы, следят, чтобы чумные бациллы пораженчества не уничтожили героический немецкий народ. Не думай, что наша работа — это безмятежное существование. Мы должны закалять свои сердца. Быть крепкими, как сталь Круппа! Не знать глупой жалости или детской мягкости. Поверь, я даже не знаю, что такое сердце!