Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Крафт Герберт

В один из дней ранней осени 1938 г. нас внезапно по железной дороге отправили в Цоссен, огромный военный полигон, расположенный южнее Берлина. Во взаимодействии с армейскими частями мы участвовали в учениях с боевой стрельбой. Я три тысячи раз проклял «легкий» пулемет, так как мне эту тарахтелку, наполненную булькающей горячей водой, приходилось таскать по лунному ландшафту полигона. Галстук, подсумок и эта штука оформились под ужасные пожелания в славную троицу.

Во время одного из занятий из-за невнимательности одного из товарищей я получил струю горючей смеси из огнемета в мокрое от пота лицо. В результате с него быстро слезла кожа, и меня отправили в лазарет в Лихтерфельдевест,

где я лежал в одной палате с тремя унтерфюрерами, лечившимися от венерических болезней.

В то время как мне ежедневно накладывали мазевую повязку, мои соседи по палате отправлялись на мазок: два раза отрицательный, один раз положительный, значит, все лечение повторялось снова!

Через несколько дней меня снова отправили в войска, где меня продолжали лечить амбулаторно. Намазанный мазью, я выглядел в то время не очень хорошо. Шимпфёзль пожаловался, что на утреннем построении при выполнении команды «Равняйсь! Смирно!» моя мазь полетела ему на уши. Меня освободили от занятий и нарядов, поэтому я, «тихо плача», скоблил пол казарменного помещения, мыл пол в туалете, собирал мусор вокруг казармы и чистил сапоги старшине. Весь день был наполнен подобными героическими свершениями. Даже представить себе невозможно, сколько ступеней солдатской жизни надо пройти, чтобы наконец стать генералом. Во мне, очевидно, начала расти «новая личность».

В те дни я получил письмо от двух моих друзей из родного города. Они были годом моложе меня. Мать этих парней была еврейка. Она владела маленькой лавочкой, позволявшей ей кое-как зарабатывать на жизнь. Накануне своего отъезда я попрощался и с этой семьей. Мать и бабушка меня очень тогда просили что-нибудь сделать для бедных евреев. Простая бабья болтовня, которую не следовало принимать всерьез! Я, конечно, знал, что национал-социалисты не очень хорошо говорят о евреях. Человек в форме СА, время от времени с громкими криками «Призыв о помощи!» и «Призыв к борьбе!» распространявший листовки на нашей улице, нам, мальчишкам, рассказывал про это. В благодарность мы бежали за ним и вопили вместе с ним: «Призыв о помощи!», «Призыв к борьбе!» Но теперь о письме. Оно стало ответом на многие мои вопросы, как идут дела дома и как теперь без меня ловится форель, ходят ли баржи по Иббсу, каково купание в Урльбахе и чем закончились футбольные матчи на Шёргхоферском лугу за узкоколейкой. Яблоки там уже поспели, а из меня здесь получилась новая личность. Ах, господи, теперь старики снова плачутся в письме, что у них страх перед будущим. Что же будет? Делайте свою работу и не беспокойтесь о политике, и с вас ни волосинки не упадет. Сыновья выстроганы из другого дерева, они живут без страха перед будущим. (Еврейская часть семьи пережила эпоху национал-социалистов без осложнений, сыновья солдатами вермахта прошли войну и остались живы.)

Это уже что-то присущее человеку. Так как все мы вместе жили в этом красивом старом городе, и, несмотря на это, в разное время, в разных местах боролись друг с другом с оружием в руках.

В нашем доме, на Ибзитцерштрассе 40, на первом этаже жил безработный помощник столяра. Он был членом нелегальных СС. На втором этаже жили фабричный рабочий, функционер социал-демократической партии и солидный богемский портной, который ни с кем никогда не ссорился. Меня передали на воспитание его супруге в Обхуте, и она смогла из доверенного ей маленького сорванца за восемь утомительных лет вырастить меня. Если не было никакой политической напряженности, в доме царили мир и покой. Но как только возникала какая-то политическая напряженность, то красный и черный в своих униформах, вооружившись револьверами, которые в обычное время у них были запрятаны в каких-то

укромных местах, торопились за ворота дома, бросив мрачные взгляды на его хозяина, в форме резервиста спешившего к своему месту сбора.

Красный, черный, коричневый — будучи ребенком, я этого не понимал. Поэтому лозунги нового Рейха «ОДИН народ, ОДИН Рейх, ОДИН вождь!» обещали и мне, что будет покончено с враждой между братьями. Я видел, как социалисты со своими пулеметами занимали позиции и направляли оружие на людей своего города. Я видел, как резервисты, вооруженные тяжелыми пулеметами, двигались с места своего сбора в Залезианерхоф, чтобы сделать то же самое с «красными», я видел, как федеральная армия выезжала с артиллерией, чтобы для установления мира и порядка палить в отцов и братьев. Чтобы понять это, надо быть действительно взрослым, здоровому мозгу мальчишки это было не под силу.

Слава богу, эта эпоха миновала. Жертвы тех лет должны оставаться для нас вечным предостережением.

Когда я очнулся от своих мыслей и выглянул из купе поезда, мимо меня проносились густые облака тумана. Земля лежала в предрассветных сумерках: луга, пашни, пруды, дороги и ручьи, много старых ив на холмистой равнине. «Ландшафт из «Лесного царя», — подумал я. Холодный туманный воздух сквозил через щель в окне.

НАШИ ЗНАМЕНА НЕ НА ТОЙ ПЛОЩАДИ

В Вайдене — вот уж действительно город получил свое название по окружающей местности — наша поездка по железной дороге подошла к концу. Дальше огромные грузовики повезли нас в неизвестном направлении. Дорога постоянно шла в гору, навстречу утреннему солнцу, встававшему из-за горизонта. Значит, мы ехали на восток, к чешской границе.

— Если продолжать ехать с такой бешеной скоростью, к полднику будем в Праге, — поделился своим расчетом на алеманском диалекте мудрый Кеттенмайер, парень из Форарльберга.

Мы проезжали небольшой городок, на дорожном указателе было написано: «Флоссенбюрг». Дорога снова пошла в гору, а потом, уже далеко от городка машины остановились на привал. Мы были у цели.

Наша цель? Оказалась ничем. То, что мы увидели — были бараки, сработанные достаточно примитивно, без малейшего комфорта. В соответствии с приказом мы должны были сначала в них разместиться и приспособить их для ночлега. После первого огорчения нам вскоре доставило наслаждение с помощью хороших идей и ремесленного мастерства создавать почти роскошную обстановку. Из моего отделения два человека отправились «организовывать». Унтершарфюрер Дерикс, наш новый командир отделения, отдал такое распоряжение лично с добавлением:

— Среди товарищей это называется «организовывать», и если у вас что-то стащили, то так вам и надо! Ясно?

«Организовывали» всё: доски, фанеру, толь, гвозди, веревки, мешки, а из ротной канцелярии — свечи и исправный аккумуляторный фонарь. Но последнее нам вскоре пришлось вернуть обратно, впрочем, мы там сразу же узнали, что у старшины кто-то «организовал» бутылку вайнбранда.

Едва нам удалось построить самое необходимое, как уже начали распределять первые караулы: караул по лагерю и караул по концлагерю!

Уже во время наших первых прогулок мы заметили, что здесь создается концлагерь. Он был еще очень маленьким и незаметным, но это впечатление было обманчивым, так как планировалось уже сейчас этот лагерь быстро расширить. Бараки заключенных, обнесенные высоким забором из колючей проволоки, были такими же примитивными, как и наши.

Заключенные производили удручающее впечатление изможденных трудом. Они выполняли тяжелейшую работу: вручную они добывали камень, дробили его и строили стену для своего заключения.