Фугу
Шрифт:
С топориком, висящим под мышкой, было проще. Конечно, легко было называть его просто топориком, пока он висел на петельке на своем месте. Но когда выскакивал, голый по пояс с пером в волосах и в боевой раскраске, то имя ему требовалось. Можно было назвать его Чингачгук или Монтигомо – но топорик не откликался.
Настоящее имя ему было Родион. Получив его, топорик преобразился. Теперь он выходил в длинном черном пальто, в сапогах. У него была мягкая светлая бородка и голубые глаза.
И глядя на него,
18
Однажды нестор решил составить список того, что не приходит в голову.
Все это были простые, в сущности, вещи, даже в чем-то очевидные.
Спросить у своих собеседников, человека в шляпе и человека с бородой, как их зовут. Как-то ведь сами себя они про себя называют и в разговоре друг с другом.
Может, они вообще не существуют за пределами его, Нестора, внимания и друг с другом не разговаривают? Об этом тоже можно спросить, хотя как-то оно вроде бы и неделикатно.
Вспомнить о том, чьи белые руки клали ему на лоб исцеляющий лечебный компресс.
Спросить человека в шляпе о белом кролике, которого он вынимает оттуда. Это разные кролики или каждый раз один и тот же?
О зеленых человечках поспрашивать – только непонятно, о каких.
Спросить у Лили – невзначай положив ей на колено руку, – почему она много раз спускается вниз и никогда (если что, то он бы заметил) – никогда не поднимается вверх, навстречу.
И еще – это отдельный вопрос – помнит ли она, о чем они разговаривали в прошлый раз на этих ступеньках?
Спросить у старух, которые в черном, что там такое с ними случилось внизу, отчего они причитают и плачут.
О чем-нибудь спросить Родиона, но уж если тот выходит на сцену, то становится не до того, чтобы что-нибудь спрашивать.
У кого-нибудь, кто спускается вниз, спросить, какая там наверху погода.
Задуматься об отсутствии естественных, как их называют, потребностей. Столько раз Нестор пил, а иногда даже ел, но сходить в туалет не приходило в голову. Оно и к лучшему.
Не приходило в голову пробежаться вверх по эскалаторной ленте, идущей вниз.
Или вниз по ленте, идущей вверх, – это тоже.
Или пойти поперек – за белым кроликом, которого человек, наверное, не просто так вынимал из шляпы.
Нестор написал этот список кривым фломастером на проплывающей мимо панели – коротко, тратя по два-три слова на пункт, и слова уплыли в разные стороны, путаясь и перемешиваясь друг с другом.
Что, собственно, и следовало ожидать от слов, которые не пришли в голову.
А ведь есть еще и такие вещи, которые не то что не приходят в голову, но о которых не приходит в голову даже подумать.
19
Сидели, пили пенную.
Снизу доносился шум, неясный и, как всегда, тревожный, но туда было еще далеко.
Мимо
«В который уже раз», – подумал Нестор.
– Мы, когда видим сон, можем проходить по одному месту неоднократно, – сказал человек в шляпе, – это нормально. Как по саду гуляя или по обширному дому, где много комнат, а в них мебель и картины на стенах. И в котором можно заблудиться, как в лабиринте.
Раздался многократно уже знакомый стеклянный звон и через короткое время повторился.
– И даже более того, – продолжал человек, – пространство сна ограничено по сравнению с пространством реальности, поэтому проходить несколько раз по одному месту придется неминуемо.
– Таким образом, – сказал человек с бородой, – если средь белого дня ты вдруг начнешь замечать на своем пути какие-нибудь повторяющиеся детали в виде предметов, картин или одинаковых слов, прозвучавших с разных сторон, то, значит, у тебя есть причина задуматься – не сон ли это.
– А если что-то повторяется слишком часто, то можно задуматься – не кошмар ли оно, – сказал Нестор. – Я говорю про этот стеклянный звон, который на самом деле сигнал мобильника. Почему-то у меня подозрение, что здесь что-то не так. Что-то вы недоговариваете в связи с этим звоном, и это подозрительно.
– Я не закончил мысль, – сказал человек в шляпе. – Пространство сна ограничено, но даже из малого количества элементов можно построить сколь угодно сложную конструкцию, если каждый элемент использовать многократно в сочетаниях с другими.
– Как слова мы строим из букв, а смыслы из слов, – сказал бородатый. – Из тридцати трех букв алфавита все, что угодно.
– Этих букв могло бы быть сорок три или двадцать три, и ничего бы не изменилось.
– Или даже тринадцать букв.
– Или три.
– Но тогда количество букв, необходимых для выражения тех же смыслов, возрастет непредсказуемым образом, – сказал человек с бородой.
– Возникает проблема, – произнес человек в шляпе, – сколько букв должно быть в языке – какое минимальное их число, – чтобы для передачи необходимых смыслов в среднем требовалось бы привычное нам количество букв?
– У нашего языка в этом отношении большой запас прочности, учитывая, сколько в нем свободных сочетаний букв, не соответствующих ни одному слову, и свободных сочетаний слов, не наполненных никаким смыслом.
– И что будет, если постепенно уменьшать количество букв в алфавите? Не увеличивая общего объема речи, разумеется.
– Сперва все прежде свободные сочетания букв окажутся заняты.
– Не все, потому что длина слова уменьшится.
– Потом у каждого слова будет появляться все больше синонимов.