Фулл сайз. Только не в меня
Шрифт:
– Короче, сегодня все идем в «Берлогу». Мойве каким-то образом удалось заказать там столик. Они с нашей Мамой-козой месяц охотились за местом в этой харчевне.
– Я не смогу, наверное, – блею, понимая, что соскочить не удастся. Мама Коза наша третья подружка. Вообще-то ее зовут Инна, мать троих детей, жена полуолигарха, ни дня в жизни не работавшая. Она была идейным вдохновителем всех наших детских проказ. Да и сейчас с головой у почтенной дамы не копенгаген, надо сказать. Ее бедный муж с трудом вывозит экзерсисы супруги, скорее похожие на диверсии. Делает Мама-Коза все не со зла, а из чистой любви к искусству.
– Не просто сможешь, а даже полумертвая приползешь. Даже если
– Я видела Славу на днях, – шепчу, вжимая голову в плечи. – И он даже не спросил меня про… Мне не нужны больше мужчины. Одной легче.
– Боже. Верка, ты блаженная, – вздыхает Валентайн, – он тебя брюхатую бросил. Чего ты ждешь? Да этот козел рад был, что… Прости. Прости, детка. Короче, мы все тебя ждем. В шесть в «Берлоге», не опаздывай. Мойве пришлось поступиться принципами ради трактира. А Инка… В общем, у нас девичник сегодня и точка.
– Я даже не знаю, где находится ресторан, – спорить больше нет сил. Слова Вали высосали из меня последние. А Славка… Он другой стал: оплыл, волосы поредели, но все еще красив. И я едва сдержалась, чтобы не уткнуться ему в грудь носом и не рассказать, что все эти годы чувствую. Только вот ему это было неинтересно. Я неинтересна, судя по жалостливому взгляду, которым меня окинул тот, кого я любила настолько, что отказалась от всего на свете.
– Интернет тебе в помощь, а мне на работу пора, – голос Веллы, тьфу ты, Вальки сочится брезгливостью. Явно поняла, о ком я думаю. Да и пофигу. Это моя жизнь.
Я смотрю как подруга идет к выходу из пафосной забегаловки, чеканя шаг подметкой сапог от Валентино и пытаюсь подсчитать наличность в кармане. Черт, может не хватить, этот кофе из золота что ли варят? Нет, я не бедствую, просто очень неорганизованна. Сумка с наличностью так и осталась болтаться на вешалке в прихожей моей квартиры, которую я ненавижу за тишину и порядок.
– Ваш счет оплачен, – равнодушный официант на меня не смотрит, ему я тоже не интересна. Сейчас же по одежке встречают. Смешно, вот уже много лет я чувствую себя невидимкой. Наверное так оно и есть. – Ваша подруга закрыла чек.
Декабрь в этом году снежный, даже красивый, если внимательно присматриваться или хотя бы видеть окружающий мир не сквозь призму болезненных воспоминаний. Натягиваю варежки на озябшие руки. В магазин зайти что ли? Негоже являться в модный ресторан одетой как чернавка. Хотя, эти колготки мне по душе, они уж всяко лучше, чем курчавые рейтузы из пуха козы, в которых Валька щеголяла в школе. И шапка вязаная из акрила мне невероятно нравится. Я специально выбирала, чтобы помпон был не меховой и вязка крупная. Зайду домой, возьму банковскую карту и пройдусь по магазинам, все же. Сегодня, как я полагаю, будет парад-алле, неохота ударить в грязь лицом.
Что-то привлекает мое внимание. Маленький цветастый вихрь пролетает мимо меня, едва не сбив с ног. Я вижу копошащееся на тротуаре неопознанное, крохотное меховое существо над которым склонился ребенок, принятый мною за сказочный ветер, слышу визг шин по асфальту. Все чувства сплетаются в кокон, устремляющийся к трогательной фигурке. Это девочка, смешная, насупившаяся и конопатая, держит в руках обреченного зверя, подхваченного с асфальта. Откуда здесь взялась эта кроха?
Не знаю, не понимаю, просто чувствую тяжесть в своих руках. Легкое тельце удается вытолкнуть на тротуар прежде чем мир взрывается яростной, всепоглощающей, похожей на вспышку болю. «Успела» – улыбаюсь я набрякшему снежному небу, прежде чем отключиться.
– Я честно не виновата, пап, – морщит нос-пуговку Маришка, от чего мелкие смешные веснушки на ее переносице начинают плясать. Интересно, откуда у нее эти солнечные канапушки? Ни у меня, ни у моей бывшей жены нет таких отметин. И глаза у нас карие, а у Маришки они ярко-зеленые. Я таких и не видел никогда. Невозможные, таких и в природе не бывает. Дашка сказала, что в ее бабку. У меня нет причин ей не верить. Но иногда…
– Мне даже нравилась Серафима Павловна. Ну, точнее нравится. Она читала мне сказки и была самой не противной из всех нянек, – продолжает малышка, поправляя на переносице дурацкую маску. Психолог сказал, что она прячет за ней свое детское одиночество и борется с дефицитом внимания. Ребенок лишенный материнской ласки не может вырасти нормальным, как ни старайся. Черт, снова я прокручиваю в голове идиотские предположения детского мозгоправа. И понимаю, что он местами прав. Чертова дура Дашка бросила дочь. Просто сбежала. Странно, но материнский инстинкт в ней так и не проснулся. Маришку она едва терпела в моменты просветления. А когда пребывала в тумане своих нездоровых увлечений, так и вовсе не вспоминала о дочери. Кроме денег моя женушка ничего и никого никогда не любила. Чертова мразь, сумасшедшая стерва. Я вздохнул, когда она вычистив сейф свалила в неизвестном направлении, понимая, что мои юристы оставят ее без штанов, еще и упекут в клинику, где лечат зависимости, там ей самое место. Да и бог ей судья, как говорится. Но Маришка скучает. И это доводит меня до белого каления.
– И гель с блестками, разлитый на кафеле не твоих рук дело? – я хмурюсь, но сердиться на дочь долго не могу.
– Просто хотела посмотреть, будет Серафима похожа на единорожиху, – в голосе малышки раскаяние. – Я же не думала, что взрослая тетенька свалится и сломает ногу. Ой, она так шлепнулась, я думала проломит нам пол.
– А перед этим Анна Валерьевна чуть не лишилась глаза. А до нее Светлана Юрьевна осталась заикой. И костюм этот твой дурацкий? Давай тебе купим красивых платьев, шубку. Ты же девочка, а одеваешься, словно сбежавший из детского дурдома пациент. Я все понимаю и постараюсь уделять тебе больше внимания.
– Я супердевочка, па, – показывает щербинку между зубами Маринка. – И костюм у меня клевый. Костюм супергеройский, и маска, между прочим тоже. А няни сами были виноваты, честное слово. Та, что заикается теперь, просто не оценила шутку. А кровь даже не похожа была на настоящую.
– Светлане Юрьевне так не показалось, – хмыкаю я, вспоминая сколько отсыпал нервной тетке богатств на лечение, щедрой рукой.
– Зато теперь она закаленный в боях боец, – хихикает дочура. – И, кстати, тебя тренерша вызывает, Юлька из балетной студии меня дразнит. Говорит, что я такая шумашедшая, потому что у нас семья не… Неполцевная, что ли. Не помню как она сказала. А Юльку я побила, хотя она больше меня и ей уже восемь. Она ведь тоже сама виновата, теперь тебе надо идти к моей учительнице, потому что у Юльки нос похож на сливу. Где справедливость? Вот я вырасту, стану суперженщиной и наведу порядок.