Фурия Принцепса

Батчер Джим

Амара почувствовала, что начинает дрожать, но сдержала себя.

— Чтобы это случилось, Бернард, Дому нужны дети, — сказала она тихо. — А я не… У нас нет… — она пожала плечами. — Сейчас я не могу быть уверена, что это вообще когда-нибудь произойдет.

— Или можешь, — сказал Бернард. — Некоторые вещи не терпят поспешности.

— Но что, если я не смогу? — спросила она без злобы или горя в голосе.

Через секунду она с удивлением поняла, что и не чувствовала их. По крайней мере не так сильно, как раньше.

— Любимый,

я не пытаюсь вызвать сочувствие. Это рациональный вопрос. Если я не смогу дать тебе наследника, что ты станешь делать?

— Мы усыновим, — быстро сказал Бернард.

Она выгнула бровь.

— Бернард, законы о Гражданстве.

— О, вороны с этими законами, — Бернард сплюнул, улыбаясь. — Читал я их. Они, главным образом, предлог, чтобы Граждане не отдавали свои деньги и статус никому, кроме собственных детей. Великие Фурии знают, если бы все это было замешано только на крови, то все побочные дети, такие как Антиллар Максимус, конечно же, унаследовали бы гражданство.

— Усыновить незаконнорожденного ребенка Гражданина, — задумалась Амара.

— У них такие же большие способности к заклинательству фурий, какие могут быть у нашего ребенка, — сказал Бернард. — И, вороны, таких детей немало. Почему бы не взять руководство над несколькими из них? Готов поспорить на все мечи из моего арсенала, что почти каждый из этих наемных Рыцарей Аквитейна — внебрачный ребенок Гражданина.

— Предположим нам это сойдет с рук, — спросила она. — Но что потом?

Он выгнул бровь.

— Мы воспитаем их.

— Воспитаем их.

— Да. Из тебя выйдет отличная мать.

— А. Тебе не кажется, что это слишком просто?

Он рассмеялся, и его теплый смех покатился по лесу.

— Воспитать ребенка не сложно, любимая. Это не легко, но и не так уж трудно.

Она посмотрела на него и склонила голову.

— Как же мы это сделаем?

Он пожал плечами.

— Просто нужно любить их больше, чем воздух, воду и свет. Все остальное выстроится на этом естественным образом.

Он остановился и нежно потянул ее за руку, повернув лицом к себе. Прикоснулся к ее щеке, очень легко, лишь кончиками пальцев.

— Пойми меня, — тихо сказал он, серьезно посмотрев, — я не отказался от идеи воспитать наших с тобой детей. И никогда не откажусь.

Она спокойно улыбнулась.

— Все зависит от того, что скажет природа, — ответила Амара. — Возможно, все получится, а может, нам придется смириться.

— Тогда позволь мне подытожить, Амара Кальдерон, — прогремел он. — Я создаю будущее. И ты будешь в нем. И вместе мы будем счастливы. И я не согласен хоть что-то из этого уступить.

Она несколько раз моргнула.

— Любимый, — произнесла она низким шепотом, — в ближайшие пару дней мы собираемся приступить к заданию короны, с которого, по всей вероятности, уже не вернемся.

Бернард фыркнул.

— Я слышал это и раньше. Так же как и ты.

Он

наклонился и поцеловал ее в губы, она была поражена огромной, теплой, нежной силой, скрывавшейся за этим поцелуем и прикосновением руки.

Она почувствовала как начала таять, возвращая поцелуй за поцелуем, ощущая как медленно свет начал меняться с серого до золотистого.

Когда это закончилось она почувствовала легкое головокружение.

— Я люблю тебя, — негромко прошептала она.

— Я люблю тебя, — ответил он, — без компромиссов.

Последняя гряда между ними и местом их путешествия была на вершине длинного склона, и лошадь Амары достигла ее на несколько секунд раньше, чем лошадь Бернарда.

Бедному животному приходилось тяжко под большими габаритами Бернарда и на протяжении многих миль его усталость накапливалась.

Амара стояла на вершине и смотрела вниз на широкую долину в нескольких милях к югу от Цереса.

Северный ветер холодил, не становясь неприятным — даже глубокой зимой суровые ветры были редкостью в защищенных южных границах королевства.

Она повернулась лицом к ветру и на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь им.

Церес лежал в нескольких лигах севернее их текущего местоположения, в конце созданной фуриями мощенной дороги, которая пересекала долину внизу. Там она и Бернард могут ждать, пока Ворд пройдет мимо, а затем ускользнуть от него.

Ветер внезапно похолодал. Она вздрогнула и повернула голову, обозревая долину под собой.

Небо на юге было нечетким, подернутое темной дымкой.

Амара сделала глубокий вдох, подняла руки, и призвал Цирруса. Ее фурия переливалась в пространстве между руками, преломляя свет, что позволяло ей видеть вдаль гораздо более ясно, чем она могла бы сама.

Тысячи клубов дыма поднимались в небо, далеко на юге, и вороны, их так много, что с ее места они почти казалось облаками черного дыма, кружащимися и клубящимися над долиной.

Амара устремила свой взгляд на дорогу и, с помощью Цирруса, увидела, то чего не видела ранее, что сделанная фуриями дорога заполнена толпой людей, передвигающихся так поспешно, как только могли — в основном гольдеры, мужчины, женщины, дети, многие из них полуодетые, босые, некоторые из них несли какие-то хозяйственные принадлежности, хотя большинство шли с пустыми руками.

Некоторые из гольдеров гнали скот. Некоторые ехали с телегами, сильно нагруженными чем-то похожим на раненых легионеров.

— Слишком рано, — выдохнула Амара, — на несколько дней раньше.

Она забыла о присутствии Бернарда, пока он не прогрохотал:

— Амара. Что это?

Она покачала головой и молча повернулась, протянув руки, чтобы он мог воспользоваться линзой, сделанной Циррусом.

— Вороны, — выдохнул Бернард.

— Как это произошло? — спросила Амара.

Бернард молчал секунду, затем издал короткий, горький смешок.