Футуриф. Токсичная честность
Шрифт:
— Это вопрос субъективного предпочтения, — ответила она, — как ты думаешь, Ламмерт, почему я здесь, рядом с этим лохматым парнем, который задумчиво чешет брюхо?
— Э-э… Уж не хочешь ли ты сказать, что гало-рок артисты круче всех?
— Я тебе ответила десять секунд назад: это вопрос субъективного предпочтения.
— Ламмерт, — вмешался Сван, — что ты тупишь? Все просто. Вообще ревность бывает от комплекса неполноценности. А теперь врубись: если женщина, у которой что-то там с великими астронавтами, все равно возвращается ко мне, то какие у меня комплексы?
— Э-э… Никаких, что ли?
— Нет,
— Может, давайте сделаем паузу? — предложил Ламмерт Бранет.
После паузы на распитие кофе с пирожными, разговор пошел легко и накатано, пока не добрался до самого колючего вопроса:
— Слушай, Сван, а что у тебя случилось с фондом, который кормит африканских детей?
— Алло! — встряла Елена, прежде чем гало-рок музыкант успел ответить, — А какой фонд кормит африканских детей?
— Я про фонд «Счастливое детство», — пояснил Ламмерт.
— Тогда так и говори, — сказала она, — и не путай концепции. Фонд «Счастливое детство» кормил не африканских детей, а интернациональных жуликов. Видишь разницу?
— Но, Елена, многие говорят, что фонд кормил именно детей, просто была подстава.
— Ламмерт, все просто. Есть официальные отчеты самого фонда. Там черным по белому написано, сколько денег было собрано, тратилось из них на рекламу, сколько на оплату менеджеров, а сколько на саму помощь детям. Последняя цифра была немного больше одного процента. Но даже сама эта цифра делилась на оплату деятельности локальной миссии, на услуги муниципальной администрации, и уже четко на помощь. Итого, если перемножить проценты, то видно, что на детей шло меньше одного евро из тысячи.
— Блин! Как-то не верится!
— И не надо верить! Смотри цифры, которые опубликованы, и никем не оспариваются.
Репортер развел руками и покачал головой.
— Елена! Людям неинтересны бухгалтерские расчеты. Людям интересны факты. Фонд «Счастливое детство» пишет, что все началось с программы электрификации поселка Мтовасимба в Свазиленде. Программа стоила 5 миллионов евро, и Сван подписался ее финансировать. Потом ты поехала в Свазиленд и, через советника тамошнего короля, инициировала политические репрессии против фонда, чтобы не платить эти деньги. А поселок, где тридцать маленьких детей, так и остался без электричества.
— Ты уверен, что в Мтовасимба нет электричества? — иронично откликнулась Елена.
— Э-э… Я там не был, но фонд утверждает…
— Ламмерт, — перебила она, — давай проверим прямо сейчас. Твой ноутбук включен. Мы заходим на сайт Африканской комиссии по энергетике, ищем в меню Свазиленд, а там смотрим, есть ли Мтовасимба в списке поселков, имеющих электростанции.
— Надо же, есть! — удивленно сообщил репортер, выполнив указанные процедуры.
— Щелкни мышкой, — сказала Елена, — и увидишь детали, с фото, а я объясню, как такое получилось. Мне было не лень полистать проект. Мтовасимба — деревня, семь дворов в предгорьях. Тридцать детей в такой деревне — обычное дело. Проблема электричества, согласно
— Э-э… А цена вопроса?
— Цена один доллар за ватт, плюс десять процентов доставка и монтаж.
— Подожди, ты хочешь сказать: это стоило 5500 долларов, меньше пяти тысяч евро?
— Да. Так и должно быть при смете благотворительного проекта 5 миллионов евро.
— А-а… Какая-то муть… А почему так получается?
Елена Оффенбах подняла руки над столом и похлопала в ладоши.
— Отличный вопрос! Давай разберемся, почему так получается. А начнем мы с научной фантастики. Так увлекательнее, ты согласен?
— Да-да! — поддержал Сван Хирд, — мы хотели обсудить проект «Луна-пони», ОК?
— ОК, — согласился Ламмерт Бранет, — но, какая связь между НФ и этими фондами?
— Связь простая, — ответила Елена, — НФ, это наши мечты о будущем. Нет гарантий, что мечты сбудутся, зато есть гарантия, что не сбудется то хорошее, о котором мы даже не мечтаем. Не мечтаем — значит, не ищем, не делаем, не стремимся — и не получаем.
— ОК, — снова сказал Ламмерт, — но мы мечтаем о прорве классных штучек, разве нет?
— Вот-вот, — она кивнула, — мы мечтаем о прорве классных штучек. Но кто будет рулить человеческим миром, в котором появится прорва этих штучек: термоядерных станций, звездолетов, и саморазмножающихся роботов для любого рутинного труда?
Репортер явно никогда об этом не задумывался, и был несколько смущен.
— Кто будет рулить? Наверное, демократия, разве нет?
— Демократия, бла-бла-бла, — передразнила Елена, — политические партии, которые уже более ста лет делают одно и то же: в интересах банкиров, нефтяников и прочего жулья обещают избирателю процветание. А вместо этого накидывают ему на шею кредитную удавку, и вынуждают вертеться за каждый грош, за каждый прожитый день, за каждый квадратный метр жилплощади. Иногда еще устраивают войну, чтобы выпустить пар.
— Елена, я не понял: ты что — против демократии?
— Ламмерт, я просто рассуждаю об НФ. Казалось бы, в фантастическом мире, где такая прорва штучек, людям незачем вертеться за каждый грош. Но, в НФ люди вертятся, их обществом рулят те же политические партии, банкиры, короче — жулье. В НФ-мире нет изобилия, отменяющего необходимость вертеться, ведь изобилие сломает всю систему. Сломает не только в вымышленном мире, но и в нашем, сегодняшнем. Потому что за последние сто лет производительность предприятий бешено выросла, и изобилие уже возможно. Но его нет, потому что параллельно выросло анти производство.
— Что? — переспросил на этот раз Сван Хирд.
— Анти производство, — повторила она, и пояснила, — это бизнес по уничтожению всяких полезных товаров. Создается ложный повод — и миллионы машин, или миллионы тонн продовольствия, уничтожаются, эффективные производства закрываются, а миллионы долларов, пройдя через какой-нибудь кризис, или через фонд, съеживаются до тысяч. С другой стороны, едва у обычного человека появятся деньги, как набегает толпа агентов, рекламирующих фантики биржевой рулетки, или клянчащих на благотворительность.