Г?ра
Шрифт:
Вот потому-то, когда после ухода Горы и Биноя Харан возобновил свои злобные нападки и обвинил молодых людей в невоспитанности и грубости, возмущенная Шучорита снова не могла не заступиться за них.
Отсюда еще не следовало, что неприязненные чувства, которые возбудил в ней Гора, окончательно исчезли. Ее коробило при воспоминании об утрированном деревенском наряде, в котором он явился к ним. И в то же время внутренне она понимала, что, подчеркивая таким образом свою ортодоксальность, он просто бросает всем вызов, что в его поведении не было простоты искреннего убеждения, что сомнения продолжают обуревать его — и что выставил он свое правоверие напоказ из чувства протеста, потому что был зол и хотел уязвить других.
О чем бы Шучорита ни разговаривала в тот вечер, что бы ни делала, где-то в уголке сердца она
Она надеялась, что прохлада и темнота успокоят непрошеное волнение, но непонятная тяжесть в груди не проходила, ей хотелось плакать, а слез не было.
Что же заставило страдать Шучориту? Появление незнакомого юноши с тилаком на лбу? То, что доводы этого юноши остались неопровергнутыми, или то, что самомнения его так и не удалось сломить? Трудно было представить себе что-нибудь более нелепое. И вдруг Шучорита залилась краской стыда: действительная причина вдруг открылась ей. Добрых три часа сидела она напротив этого юноши, даже вмешивалась в спор, поддерживала его, а он не только не обратил на нее никакого внимания, но даже, прощаясь, сделал вид, что не видит ее. Сомнений быть не могло: именно это полнейшее пренебрежение с его стороны и уязвило ее так больно.
Поведение Горы нельзя было объяснить замешательством, вызванным непривычкой к женскому обществу. В этом случае в нем чувствовались бы те же робость и неуверенность, что и в Биное, а этого отнюдь не было.
Почему же все-таки Шучорита так остро воспринимала холодное безразличие Горы, почему она не могла с презрением выбросить мысль о нем из головы? Ей было мучительно стыдно, что она не сумела сдержаться и вмешивалась в разговор. Правда, один раз, когда в ответ на особенно возмутившее ее замечание Харана она высказалась с большой горячностью, Гора посмотрел на нее. В его взгляде не было и тени робости, но что именно выражал этот взгляд, сказать она не могла. Может быть, он подумал: где стыд у этой девушки и как она самонадеянна, если осмеливается вмешиваться в разговор мужчин!
Ну и пусть! И тем не менее тяжелое чувство не оставляло Шучориту. Она старалась не думать об этом вечере, вычеркнуть его из памяти и — не могла… В ней поднималось негодование. Она заставляла себя с пренебрежением думать об этом дерзком фанатике, но перед ее мысленным взором неотступно стояла гигантская фигура Горы, она видела его уверенные, бесстрашные глаза, слышала сильный голос, и проникнуться презрением к нему ей никак не удавалось.
Шучорита привыкла быть центром внимания, привыкла к тому, что ее любят, ею восхищаются. Но она вовсе не добивалась этого и спокойно относилась к похвалам окружающих. Почему же тогда ее так больно ранило непоколебимое равнодушие Горы? После долгих раздумий она наконец решила, что единственной причиной ее негодования было неосуществившееся желание видеть Гору разбитым в споре с Хараном.
Пока она, терзаясь своими думами, сидела на веранде, наступила ночь. В доме погасли огни — все легли спать. Щелкнул замок парадной двери — это слуга запер ее на ночь перед тем, как пойти спать самому. В этот момент на веранде появилась Лолита в одной сорочке. Не говоря ни слова, она прошла мимо сестры в угол веранды и остановилась у перил. Шучорита улыбнулась про себя, она поняла — Лолита обижена на нее: она обещала лечь спать сегодня в ее комнате и совсем забыла об этом. А Лолита не прощала забывчивости в отношении себя. С ее точки зрения, это был тяжкий грех. Однако она не собиралась и напоминать о данном ей обещании.
Она решила лечь в постель и виду не подавать, что чем-то расстроена. Но время шло, а обида все острее и острее мучила ее, и, наконец, не в силах дольше терпеть, Лолита встала и вышла на веранду, чтобы показать Шучорите, что она еще не спит.
Шучорита поднялась со стула, медленно подошла к Лолите и, обняв ее за плечи, проговорила:
— Лолита, дорогая, не сердись на меня.
— Сердиться? — Лолита сбросила руку Шучориты. — Я не сержусь. Зачем мне сердиться. Сиди, пожалуйста.
— Пойдем. — Шучорита потянула ее за руки. — Пойдем спать.
Но Лолита не двигалась с места, и в конце концов Шучорите пришлось почти насильно увести ее в комнату.
Только
— Почему ты так долго не шла? Уже пробило одиннадцать, а я все ждала тебя. Ведь теперь ты сразу заснешь, и мы так и не поболтаем.
Шучорита прижала Лолиту к груди.
— Извини меня, дорогая, — сказала она.
Виновная раскаялась, и гнев Лолиты моментально испарился.
— О ком ты думала, пока сидела там? — мягко спросила она. — Неужели о Пану-бабу?
— Ну что ты! — отмахнулась от нее Шучорита.
Лолита не выносила Пану-бабу. В отличие от других сестер, она даже никогда не дразнила им Шучориту. При одной мысли о том, что он хочет жениться на Шучорите, она приходила в бешенство.
Помолчав немного, Лолита проговорила:
— А вот Биной-бабу очень славный. Правда, диди?
Есть основание предполагать, что за этим невинным вопросом крылось желание выяснить истинные мысли Шучориты.
— Ты права, Биной-бабу просто удивительно славный человек.
Это было сказано, однако, совсем не тем тоном, на который рассчитывала Лолита, и она продолжала свой допрос:
— Но что бы ты ни говорила, диди, Гоурмохон-бабу совершенно невыносим. И цвет лица у него ужасный, и черты такие грубые. И потом, он, по-моему, кроме себя, никого не признает. А ты как считаешь?
— На мой взгляд, он чересчур правоверен.
— Нет, нет, тут не только это! Ведь вот дядя тоже индуист, а он совсем другой. Этот же — я даже не могу сказать, какой он.
— Действительно, какой? — засмеялась Шучорита.
Она представила себе высокий белый лоб Горы с нарисованным на нем знаком касты, и снова в душе ее поднялось раздражение. Она понимала, что всем своим видом он как бы бросал им вызов, говорил: «Знайте, я не с вами». Нет, она успокоится, лишь ниспровергнув эту отчаянную гордыню.
Постепенно разговор их стал затихать, и девушки уснули. Глубокой ночью Шучорита проснулась. Шел проливной дождь. Через полог от москитов было видно, как вспыхивают в небе яркие молнии. Ночник, стоявший в углу, погас. Тишина, мрак, ливень — все это снова вызвало боль в сердце Шучориты. Она долго ворочалась с боку на бок, тщетно силясь заснуть, и с завистью посматривала на ровно дышавшую Лолиту. Наконец, рассердившись, встала с постели, подошла к двери, выходившей на веранду, и открыла ее. Порывы ветра обдавали ее дождевыми каплями. В памяти возникали картинки вчерашнего вечера. Она вдруг отчетливо увидела веранду, освещенную лучами заходящего солнца, и Гору с пылающим от гнева лицом, снова услышала его глубокий голос, который повторял: «Для вас они невежды, а для меня — мой народ, для вас это суеверие, а для меня — вера. Раз уж вы не любите своего народа, раз уж вы далеки от него, так не смейте и порицать его». На это Пану-бабу возразил: «Но ведь такая точка зрения исключает всякую возможность прогресса». — «Прогресса? Прогресс придет позже. Взаимная любовь и уважение куда важнее, чем прогресс. Перемены к лучшему придут сами собой, изнутри, после того как мы станем единым народом. Вы хотите держаться в сторонке и не понимаете, что тем самым разбиваете страну на тысячи кусков. Неужели же потому, что наша страна погрязла в суевериях, вы — люди свободомыслящие — имеете право смотреть на нее с холодным высокомерием? Я же… поверьте, у меня нет более страстного желания, чем желание всегда быть вместе со своим народом, не отделяться от него, даже ради того, чтобы подняться выше. Вот когда мы, наконец, действительно сольемся воедино, сама страна и всевышний решат, какие из наших обычаев сохранятся и какие исчезнут». — «Но ведь у нас слишком много как раз таких обычаев, которые мешают стране объединиться», — отстаивал свою точку зрения Пану-бабу. «Так вы считаете, что сначала нужно искоренить все дурные обычаи, а уж потом объединяться? Но ведь это все равно что утверждать, будто нужно вычерпать море, для того чтобы потом перейти его, — возражал Гора. — Забудьте о гордости, смиритесь внутренне, соедините свою судьбу с судьбой народа, — только любовь поможет вам преодолеть все недостатки и пороки. В любой стране есть свои недостатки и свои пороки, но пока узы любви связывают людей, они им не страшны: рано или поздно эти пороки будут побеждены. Ферменты гниения всегда присутствуют в воздухе, однако, пока человек жив, никакого действия на него оказать они не могут: разлагаются лишь мертвые тела.