Г?ра
Шрифт:
— Лолита, — резко сказала она, — тебе здесь что-нибудь нужно?
— Да, Биной-бабу пришел, поэтому я…
— Пусть Биноя-бабу занимают те, к кому он пришел, а ты ступай вниз и займись делом, — перебила ее Бародашундори.
Лолита тотчас же решила, что Харан позволил себе недопустимые намеки насчет нее и Биноя, и от этого настроение у нее сразу же стало воинственным; поэтому фразу, начатую столь робко, она закончила с излишним жаром:
— Биной-бабу давно не был у нас, я поговорю с ним, а потом приду.
По ее тону Бародашундори поняла,
Матери-то Лолита объявила о своем намерении поговорить с Биноем, но как только Барода ушла, намерение это так и осталось намерением. Некоторое время все напряженно молчали, затем Лолита ушла в свою комнату и там заперлась.
Биной прекрасно понимал положение Хоримохини в этом доме. Умело направляя разговор, он скоро узнал всю историю жизни этой женщины.
— Милый мой, — заключила Хоримохини, — сам посуди, разве место таким несчастным, как я, в миру? Лучше бы мне отправиться в какую-нибудь святую обитель и посвятить себя служению богу. Денег у меня немного осталось, я бы на них и жила пока что, а потом, даже если бы и зажилась на этом свете, можно было бы пойти в кухарки к кому-нибудь. В Бенаресе многие так устраиваются. Но я, великая грешница, никак не могу решиться на это. Стоит мне остаться одной, как все мое горе снова встает передо мной и не дает мне думать даже о боге. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Радхарани и Шотиш для меня словно плот для утопающего. Одна мысль, что придется покинуть их, душит меня. День и ночь живу я в страхе, что должна буду уйти от них. Зачем тогда, всех потеряв, я смогла так скоро привязаться к ним? Я не стыжусь признаться тебе, что только с тех пор, как нашла их, я могу от всего сердца молиться богу. Уйдут они из моей жизни, и не останется у меня бога — только каменный идол, и больше ничего. — И она утерла слезы краем сари.
Глава сороковая
Шучорита сошла вниз и, остановившись перед Хараном, спросила:
— Вы что-то хотели мне сказать?
— Присядь, — ответил он.
Девушка упрямо продолжала стоять.
— Шучорита, ты обидела меня…
— Вы тоже меня обидели.
— Почему? Ведь слово, которое я тебе дал, до сих пор… — Харан хотел было продолжать, но Шучорита перебила его.
— Да разве в словах дело? — сказала она. — Неужели вы заставите меня поступать против воли из-за какого-то слова? А разве правда не важнее всех лживых слов? Неужели только потому, что я много раз делала одну и ту же ошибку, эту ошибку уж не исправить? Теперь, когда я поняла, что заблуждалась, я чувствую себя обязанной отказаться от своего прежнего обещания, — поступить иначе было бы нечестно с моей стороны.
Харан никак не мог понять, откуда такая перемена. Он и мысли не допускал — для этого ему не хватало ни ума, ни скромности, — что сам своей назойливостью довел Шучориту до того, что даже обычные
— Ну, так что же это за ошибка, которую ты вдруг обнаружила? — спросил он.
— Надо ли спрашивать об этом, — возразила Шучорита, — неужели недостаточно того, что я отказываюсь от своего обещания.
— Но ведь нам, несомненно, придется давать какое-то объяснение членам «Брахмо Самаджа». Что ты скажешь им, что скажу я?
— Я лично ничего не скажу, — ответила Шучорита. — Если же вам обязательно что-то говорить, можете сказать, что Шучорита еще молода, глупа, непостоянна… что угодно. Нам же с вами говорить больше не о чем.
— Нет, так это не может кончиться, — воскликнул Харан. — Если Пореш-бабу…
Как раз в этот момент сам Пореш-бабу вошел в комнату.
— В чем дело, Пану-бабу? — спросил он. — Что вы хотите мне сказать?
Шучорита направилась было к выходу, но Харан остановил ее:
— Подожди, Шучорита, давай-ка обсудим этот вопрос в присутствии Пореша-бабу.
Девушка повернулась и остановилась на месте, Харан же сказал:
— Пореш-бабу, сегодня, спустя столько времени, Шучорита вдруг заявила, что она не согласна на брак со мной! Разве имела она право шутить делом такой важности? И не думаете ли вы, что часть ответственности за эту скверную историю ложится и на вас?
Пореш-бабу погладил Шучориту по голове.
— Тебе, дитя, незачем здесь оставаться, иди к себе, — ласково сказал он.
От этих простых, но теплых слов слезы брызнули из глаз Шучориты, и она поспешно вышла из комнаты. Пореш-бабу вернулся к прерванному разговору.
— Я с самого начала боялся, что Шучорита дала согласие выйти за вас замуж, не разобравшись как следует в своих чувствах, — сказал он. — Именно поэтому я и не решался удовлетворить вашу просьбу относительно официальной помолвки.
— А не кажется ли вам, — возразил Харан, — что, может быть, раньше, давая согласие, Шучорита прекрасно разбиралась в своих чувствах и что именно отказ ее вызван тем, что она в своих чувствах запуталась?
— Оба предположения одинаково возможны, — согласился Пореш-бабу, — но при таких обстоятельствах о свадьбе, конечно, не может быть и речи.
— И вы не хотели бы посоветовать Шучорите ради ее собственного же блага?..
— Кому-кому, а вам следовало бы знать, что все мои советы Шучорите направлены исключительно на ее благо.
— Если бы это было так, — возразил Харан, — Шучорита никогда не позволила бы себе того, что она сделала. Все, что творится за последнее время в вашей семье, я вам прямо говорю — результат вашей неосмотрительности.
— Здесь вы правы, — усмехнулся Пореш-бабу. — Кому же, как не мне, нести ответственность за то, что делается в моей семье?
— Так помяните мое слово, когда-нибудь вы еще раскаетесь.
— Раскаяние — это от бога. Я боюсь не раскаяния, Пану-бабу, я боюсь совершить неправильный поступок, — ответил Пореш-бабу.