Г. Гаррисон, Р. Шекли: Сборник научно–фантастических произведений

Гаррисон Гарри

И из–под пера писателя выходит серия рассказов о незадачливых бизнесменах Грегоре и Арнольде. Нет, не потускнели краски, не оскудела изобретательность — читатель с неослабевающим интересом следит за перипетиями бурной жизни учредителей непотопляемой фирмы «ААА», регулярно прогорающей в каждом своем начинании и с такой же неизменностью

готовой к началу следующего рассказа к новым предприятиям. Но и пройдоха старьевщик Джо, которому компаньоны обязаны многими своими приключениями, чувствуется по всему, свой в доску парень; и трудности не так чтобы уж слишком чрезмерны; и опасности не настолько осязаемы, чтоб остудить предпринимательский пыл друзей… На подобном фоне вполне достаточен и такой универсальный метод борьбы с невзгодами, который продемонстрирован в рассказе, давшем название одному из разделов сборника («Призрак–5»)

К такому же рецепту, не находя альтернативы, прибегает и сам автор. Его талант не вмещается в прокрустово ложе полупасхальных рассказов, и Шекли выплескивает его в безудержный разгул полуабстрактной — точнее, неконкретной — фантастики («Координаты чудес», «Обмен разумов»). Зло здесь «присутствует, но фигуры не имеет», вина есть, но нет виновников. Эфемерный конгломерат причудливых реальностей предстает перед читателями в самых неожиданных ракурсах, расцвеченных к тому же неповторяющейся эмоциональной тонировкой, новым сочетанием сопредельных граней, иными преломлениями идей и судеб, воплощенных в произведениях раздела «Обмен разумов».

Бесполезно, пожалуй, и пытаться вычленить в этих переплетениях сколько–нибудь ровные поверхности — нелепо относить «Человекоминимум», «Специалист» или «Заяц» в раздел космической фантастики, а «Бремя Человека» — к фантастике о роботах. Но если мы не в состоянии проследить все детали красочного полотна, созданного фантазией Роберта Шекли, то небесполезно задаться обратной

задачей и постараться разглядеть то общее, что придает ему целостность восприятия. Ответ однозначен: любовь к человеку. Не к человеку вообще и не к какому–либо конкретному, но абстрактная, безоглядная приязнь к любому основному здесь и сейчас персонажу, находящемуся в противодействии открыто либо скрытно враждебному окружению. При этом излишня и даже вредна детальная характеристика героя, главное — побыстрей и понадежней обезопасить его от неперсонифицируемого зла. Второстепенные персонажи относятся к тому же недружественному фону. Известная сентенция Л.Фейхтвангера приобретает у Шекли вид собственной антитезы: «человек добр, но люди злы». Но мысль о поисках корня зла в ошибках и заблуждениях человека по отношению к опекаемому автором герою для Шекли абсолютно неприемлема. Да и некогда особенно размышлять в аварийной ситуации… Вот почему герой только и успевает отбиваться от сиюминутных опасностей, вот почему автор не в силах ему помочь…

Собственно, если читатель не возражает против такого восприятия творчества двух ведущих американских фантастов, то вынесенные на передний план вопросы уже сняты. Как бы ни была блестяща находка Гаррисона, она обречена на уникальность, а следовательно, — на эфемерность: стоило автору в других произведениях изменить начальную ситуацию, как она, развиваясь по законам логики, привела (или увела?) к совершенно иным умозаключениям. И как ни искренен Шекли в своих тщетных (это при его–то возможностях!) поисках, польза герою от них, мягко говоря, невелика. Объединение же их произведений, пусть кажущееся эклектичным, тем контрастнее высвечивает ту истину, что лишь дорога, по которой Любовь и Разум шествуют вместе, способна привести к их неосуществимому порознь торжеству.