Г. В. Флоровский как философ и историк русской мысли

Черняев Анатолий

Рассматривая церковь как некий прототип идеального обще­ства, славянофилы редуцируют ее природу, приходя к отождест­влению «общественности» и «церковности», к отождествлению церковной соборности с земской общинностью. Для Флоровского это неприемлемо как с точки зрения православной екклезиоло- гии, не допускающей подобного смешения, так и в социально- философском плане. Выдвигая антитезу государства и земства, подчеркивая аполитичность, «неотмирность» русского народа, предпочитающего «свободу духа» либеральным правам, славяно­филы исключают из своей социальной философии государственно- политический аспект. «С этим связана и неожиданная противо­речивость славянофильства в самой постановке философско- исторической проблемы... Славянофильство задумано было, как философия истории, как философия всеобщей христианской судь­бы. Но весь пафос славянофилов ведь именно

в том, чтобы выйти и даже отступить из истории... Освободить самих себя от историче­ского или "политического" тягла и его "предоставить" другим» ^[339] .

339

Там же. С. 251–252.

Для Флоровского критический анализ философии славяно­филов был в значительной мере самоанализом, преодолением са­мого себя, ибо давнее увлечение славянофильскими идеями было одним из самых влиятельных факторов его интеллектуального развития. Не в последнюю очередь пройденная в юности «славя­нофильская школа» создала предпосылки для его сотрудничества с евразийским движением. Однако на фоне резкой «православиза- ции» теоретических взглядов и жизненного проекта Флоровского у него появилась напряженность в отношениях с евразийцами. В то же время опыт соприкосновения с евразийством продемон­стрировал Флоровскому, куда ведет натуралистическое, секуляр- ное развитие «русской идеи» и заставил философа критически переосмыслить не только само евразийство, но и его прообраз в лице славянофильства. Данные обстоятельства и предопредели­ли критику Флоровским славянофильства как неудачной попытки синтеза «церковности» с «органической» или «романтической» парадигмой.

Наиболее интересной частью этой критики обещал стать ана­лиз социальной философии ранних славянофилов, которая, по мнению Флоровского, пострадала от «нерасчлененности» элемен­тов «общественности» и «церковности», следствием чего явился социально-политический эскапизм, дистанцирование от полити­ческой проблематики. Перед нами - один из немногих примеров, когда Флоровский демонстрирует интерес к социальным аспектам в истории русской мысли. К сожалению, в данном случае, как и всегда, он лишь вскользь касается существа проблемы, немедлен­но переходя к своим традиционным рассуждениям, ограниченным узко религиозной точкой зрения. Так что упрек славянофилам в стремлении освободиться от социально-политического «тягла» и «предоставить» его другим должен быть в полной мере переадре­сован самому Флоровскому.

Различая в русском славянофильстве «вечное и преходящее», Флоровский отдает предпочтение тем мыслителям, которые стре­мились строить свое учение как «религиозную философию культу­ры». В связи с этим выделяются фигуры Киреевского и Хомякова. По мнению автора «Путей русского богословия», признавая не­преходящую ценность достижений культуры Запада, Киреевский ставил задачу осмыслить и разрешить ее вековые проблемы с точ­ки зрения духовно-культурного опыта православного славянства. «Киреевский не придавал решительного значения природным свойствам народа. Ценность русской истории и русского народно­го склада определялась для него высшим "началом" Православной истины, - цельности и разумности».

В глазах Флоровского особую важность приобретает всту­пление Киреевского на путь «воцерковления» и участие в работе над изданием святоотеческих творений, предпринятым в Оптиной Пустыни. В своих размышлениях Киреевский шел путем творче­ского развития традиции, а не внешнего восстановления опреде­ленной системы понятий и бытового уклада, считает Флоровский. «И возвращение к отцам Киреевский разумеет не в смысле просто­го повторения или подражания... Он и не рассчитывает на все во­просы найти у отцов "готовые ответы", - гораздо важнее овладеть отеческим методом познания, или искания, и затем - искать» ^[340] .

340

Там же. С. 257–258.

Хомякова Флоровский рассматривает как своего рода систе­матизатора раннего славянофильства, уделяя основное внимание религиозно-богословским аспектам его учения. Исследователь проводит параллель между деятельностью Хомякова и современ­ных ему «светских богословов» Франции (де Местр, Шатобриан, Бональд, Монталамбер), «ревнующих о возрождении и укрепле­нии церковности, ослабевшей за

годы революции». Важнейшим достижением русского мыслителя Флоровский считает примене­ние опытного богословского подхода: «Хомяков исходит из вну­треннего опыта Церкви... Он не столько конструирует или объяс­няет, сколько описывает. В этом и сила его. Как очевидец, он опи­сывает реальность Церкви, как она открывается изнутри, через опыт жизни в ней. В этом отношении богословие Хомякова имеет достоинство и характер свидетельства» ^[341] .

341

Там же. С. 274.

Именно таким путем Хомяков подходит к своему известно­му определению церкви как «единства Божией благодати, живу­щей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати». Православная церковь, согласно Хомякову, устроена не на прин­ципе авторитета как начала внешнего принуждения, а в духе сво­боды, которая обусловлена призванием каждого к вольному ураз­умению внутренней самоочевидности истины. При этом «"собор­ность" для Хомякова никак не совпадает с "общественностью" или корпоративностью. Соборность в его понимании вообще не есть человеческая, но Божественная характеристика Церкви» ^[342] . Таким образом, Киреевский и Хомяков предстают у Флоровского в боль­шей степени в качестве не философов, а богословов - духовных предшественников неопатристического синтеза.

342

Там же. С. 277.

В объяснении происхождения феномена славянофильства Флоровский полемизировал с Н.А.Бердяевым, связывавшим гене­зис философии славянофилов с психологией помещичьих усадеб, с бытовыми традициями. Однако в целом интерпретация Флоровским славянофильства находится под сильным влиянием концепции Бердяева, изложенной в его книге об А.С.Хомякове ^[343] . Совпадения трактовок - в акцентировании внимания на философии культуры и религии ранних славянофилов, в критике смешения соборно­сти с общинностью, в рассмотрении И.В.Киреевского и Хомякова как духовных предшественников «философии цельного знания» и религиозно-философского расцвета рубежа XIX-XX вв.

343

БердяевН. А. А. С.Хомяков. М., 1912.

Оценивая итоги интеллектуальной работы мыслителей 1830­1840-х гг., Флоровский подчеркивает ее особое, нормативное значение в истории русской философской культуры: «именно к этой эпохе "лишних людей" восходит происхождение всего того культурного запаса, которым русское общество жило десятиле­тия... Тогда родилась русская философия, свободная богословская мысль, тогда было положено начало исторической и обществен­ной науке; "лишние люди" создали жизненную публицистику, на­стоящую литературную критику, наконец, они же наполнили ряды художников слова» ^[344] .

344

Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. С. 33.

Писатели-мыслители

Выдвинутая в ходе русского «философского пробуждения» религиозная, культурная и социальная проблематика получает живейший отклик и непосредственное продолжение в русской классической литературе. Наследию русских литературных классиков у Флоровского уделяется не меньшее внимание, чем крупнейшим философам и богословам; Н. В.Гоголю, Ф. М.Достоевскому, Л. Н.Толстому посвящены обширные разделы в «Путях русского богословия», а также многочисленные статьи разных лет. Не будучи литературоведом, Флоровский предложил глубокий анализ и оригинальное истолкование творчества русских писателей, предвосхитив многие открытия последующих авторов — в частности, именно он одним из первых поставил вопрос о «диалогизме» в поэтике Достоевского. Следуя традиции отечественной философской историографии, Флоровский рассматривал русскую художественную литературу как составную часть русской философии, как своеобразную форму ее инобытия.