Габи. Легенда о любви
Шрифт:
Герцог Роган, подавленный и убитый горем, поступил в семинарию в Сен-Сюльпис. С его утончённостью ему пришлось пройти испытания; строгие правила его отвлекали от трагедии, он был само послушание…
…Виктор Гюго приехал погостить с лёгким сердцем, как ему казалось изначально. Но, проведя у друга день-другой, замкнулся в себе, писал сначала сам, потом надиктовывал мысли быстро и сумбурно писарю-послушнику. Строчки из его души словно бежали неудержимо… Куда? Наверное, в Париж – к сердцу Габи.
Его мысли хотел разгадать
– Кто? – недоумевал он. – Ты же сказал, что свободен. Плоть твоя молча смирилась… – Тяжело вздохнув: – Скоро 30!
Гюго, глядя на друга, с тяжестью на душе тихо произнёс:
– Казалось так! Но, к сожалению, я встретил в Париже у собора Парижской Богоматери… Её, совсем дитя… – В запале: – Девчонку! И только сейчас… – Тушуясь, признался: – Не долюбил… Или мне казалось, что любил… – не пряча горящего взгляда, – глуп был. Игра воображения, не более. – Надеясь на понимание, пробормотал: – Стало быть, ещё не встречался с любовью. Под ложечкой сосёт… Говорю, а внутри что-то тянет, затрагивая струны души и сердца. – Горько усмехнулся: – Плохо мне.
Он взглянул на аббата, с мольбой в голосе произнёс:
– Отпусти грехи! Хочу съездить, ещё раз проверить своё чувство к ней, посмотреть, заглянуть в её бездонные глаза. А вдруг это лишь очередная игра моего воображения?
Отец Бруно, глядя на него с изумлением и волнением, по-отцовски ответствовал:
– Не загоняй себя в тупик! Ты – Гений! Значит, будешь жить в Вечности. Не томи душу! Не играй, как мальчишка в поддавки, с тёмной силой. – Невольно задумавшись: – Грехи? Конечно же, отпущу тебе… – вскользь взглянув на друга, спокойно произнёс: – Отпущу непременно, как не отпустить кающемуся. Съезди! Правде в глаза загляни! Любовь! Нельзя отталкивать от себя! То воля Господа!
Гюго с благодарностью посмотрел на друга и выпалил как на духу:
– Знаешь, старик! Ты прав, как всегда! Съезжу! Загляну ей в глаза и с лёгкостью разочаруюсь… – вздыхая с облегчением, – и тогда смело самому себе скажу, что ошибся, что она птица не моего полёта. Я орёл! Она же – белая ворона!
Аббат беззлобно улыбнулся:
– Не стоит так смеяться над чувством! – тут же с любовью добавил: – Я буду молиться за тебя, за твою душу, чтобы она обрела покой, ведь ты уже не мальчик…
Гюго с усмешкой произнёс:
– Это с какой стороны посмотреть… Не мешало бы заглянуть и с изнанки… – хмыкнув, – признаюсь, я себя не ощущаю человеком в годах, как ты намекнул – старичком. – С уверенностью заявил: – Скорее… Стареющим мальчишкой… – глядя на аббата в упор: – А? Как ты думаешь?
У Гюго заблестели глаза в ожидании ответа.
Отец Бруно ответил ему, как другу:
– Но кто ж тебя в старички записывает?
Он с любовью посмотрел на него, поспешив подтвердить:
– Мальчик! Мальчик! Если до сих пор влюбляешься, как в первый раз… И так неопрометчиво. Дон Жуан!
Гюго смотрел на аббата с благодарностью, но
– Спасибо, брат! Тоска изъела душу, гложет, как червяк, пьёт мою кровь, и я пью… Съезжу, потом отпишу тебе, что и как.
Аббат тихо произнёс:
– Да уж съезди! Наберись смелости, приблизь то, что так притягивает тебя, словно гипнозом. – Покачав головой, со вздохом договорил: – Вижу! Ты всё такой же! Неугомонный! Может, будет легко писаться… – Бросая вскользь: – Послушник жаловался, что ты, мол, замучил его перепиской… – Вглядываясь в лицо Виктора: – Всё тебе, братец, не так.
Определись уже наконец-то!.. – договорив, он развернулся и вышел в сопровождении послушника, который на протяжении всего разговора молча стоял в стороне, с интересом прислушиваясь к беседе.
Гюго остался наедине со своими мыслями.
Вечер. Ворота монастыря приоткрыты. Гюго сидел в карете, когда к нему подошли два монаха с корзиной еды и его багажом в руках.
Один из них учтиво сказал:
– Месье! Вот, отец Бруно передал вам в дорогу еду и попросил отдать лично в руки это!.. – он передал письмо.
Гюго взял послание и, напрягая зрение, с трепетом прочитал про себя: «Извини! Не смог проводить, замучила подагра. Умоляю! Не вмешивайся в судьбу! Не коверкай её! Прими всё так, как будет! Тебя Господь сделал избранным. Любовь к тебе у него, знай, Отеческая! Цени её! Пишу от сердца и души. Не пей! Прощай, твой Бруно».
Гюго с лёгким сердцем отправился навстречу судьбе.
III
Париж
Раннее утро. Собор Парижской Богоматери. Гюго, как и многие другие, стоял на мессе, вымаливая у Господа лишь одно: долгожданную встречу со своей цыганкой Габи.
Слеза скатилась с его щеки, и он внутренне почувствовал, что прощён Им, самим Господом, вздохнул с облегчением, отметив, что плечи его расправились, видение окружающего стало чище и отчётливей.
Месса закончилась как-то неожиданно быстро, пролетела, вмиг забрав с собой в прошлое тяжесть с души и сердца. Народ толпой повалил на Соборную площадь, Гюго незаметно для себя попал в волну, его будто вытолкнули в день из призрачного страшного сна. Выбравшись из толпы, он искал глазами свою цыганку. Но её нигде не было видно.
Под ногами прохожих, горожан и приезжих гостей шныряли юркие цыганята. Гюго жестом руки попытался остановить хоть одного из них, задать жгущий его душу вопрос, но те в испуге вырывались, спешно оправдываясь:
– Да не брали мы у вас, месье, ничего! Отпустите!.. – они продолжали вырываться и плаксиво канючить.
Приметив его беспомощность и потерянность, чуть осмелев, цыганята выстроились перед ним, с любопытством изучая месье, стараясь понять, что он от них хочет.
Один из мальчишек, обрадовавшись, что знает Гюго, расплылся в улыбке, показав свои не особо чистые зубы, толкнул в бок соседа, недоуменно хлопавшего глазами, и поспешно воскликнул: