Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
Шрифт:
Не будем спорить, верно это утверждение или нет, по так или иначе эта Группа была одним из наиболее активных и знающих литературных объединений латиноамериканского континента. И она действительно сыграла решающую роль в формировании Гарсия Маркеса. Группа состояла из молодых людей — разгульных, экстравагантных, непочтительных, — типичных карибцев, живописно-выразительных, как персонажи театра марионеток, которые не относились серьезно даже к самим себе. Крепко спаянные дружбой, они вместе читали тогда Джойса, Вирджинию Вулф, Стейнбека,
Заметим при этом, что преуспевающий двадцатитрехлетний журналист, несмотря на бесшабашный образ жизни, ежедневно виделся со своей невестой Мерседес Барча, если не на танцах, то в аптеке ее отца на пересечении авеню Двадцатого июля и 65-й улицы, известной как «Аптека Деметрио Барча».
На этот раз друзья сидели в баре «Рим». Они только что отпраздновали встречу Нового года, пили, веселились, но сейчас настроение у всех было паршивым.
— Так, значит, решил окончательно? Оставляешь нас, — с пасмурным лицом произнес Альфонсо.
— Да брось, старик! Как я могу вас оставить? Мне вас уже никогда не выбросить из сердца! Но надо помочь отцу, маме, братьям. — В голосе Габриеля тоже не было радости. — Думаешь, они уехали из Сукре и оставили свой дом ради прихоти? Прижало! В Картахене отец откроет аптеку. И потом, там университет! Отец слезы льет, что я не учусь. Добью там четвертый курс.
— Он ведь не бросает газету. Будет писать как писал, — поддержал Габриеля Герман.
— Клянусь! Ты же знаешь, Альфонсо, я сам в этом заинтересован. Коньо, неужели сомневаешься?
— У него же здесь остается любовь. Я знаю, Мерседес дала ему слово ждать, пока он не станет известным писателем, — заявил Алехандро. — Вот увидите, карахо, чует мое сердце, он скоро вернется.
— А что будет с «Хроникой»? — спросил Альваро. — Так хорошо пошло. Ее даже из Боготы стали выписывать!
— Друзья, откровенно говоря, я от «Хроники» устал! Все несут свой материал, каждый хочет себя видеть на страницах, а помогать никто не помогает. Давай, Альваро, занимай мое место!
— Ты же сам опубликовал там свои лучшие рассказы! Одна только «Ночь, когда хозяйничали выпи» чего стоит! Саламея и Мутис не устают хвалить. Извини, Альфонсо, но я видел зависть в глазах твоего отца, когда зашла речь об этом рассказе. — Альваро протянул руку Альфонсо, и тот ее пожал.
— Альваро, я тебе серьезно говорю. Возьми на себя «Хронику». Один Альфонсо все не потянет. И не забывай, что ты там тоже опубликован свои лучшие рассказы. — Габриель полез было в карман, но там было пусто, и тогда Алехандро подозвал официанта.
— Я не журналист и не администратор! Сам знаешь, Габо, не могу я этим заниматься! —
— Альфонсо, помоги мне уговорить главного. Пусть выдаст мне аванс. Ты же знаешь, я отработаю. Я не могу являться в Картахену без денег. — Габриель смотрел умоляюще.
— Захиреет и загнется наша «Хроника». Это как пить дать! А ведь многие в стране считают «Хронику» самым интересным журналом. Деньги, Габо, ты получишь. Я помогу. — Альфонсо и Габриель чокнулись.
— Я должен написать обо всем Виньесу в Барселону. Маэстро будет очень огорчен, — сказал Герман Варгас.
Габриель Гарсия Маркес уехал в Картахену в последних числах января 1951 года, оставив в портфеле редакции «Эральдо» восемь статей.
За второе полугодие 1950 года он написал и опубликовал сто тринадцать материалов в «Эральдо» и «Жирафе» и четыре рассказа: «Ночь, когда хозяйничали выпи», напечатанный в «Хронике» № 14 от 29 июля; «Диалог с зеркалом», в «Хронике» № 19 от 2 сентября; «Возвращение Меме» (кусок из романа), в «Эральдо» от 22 ноября; и «Искусственные розы», в «Хронике» № 32 от 2 декабря 1950 года.
В январе Герман Варгас получил ответ на свое письмо от Рамона Виньеса. «Очень сожалею, — писал маэстро, — об угасании, „Хроники“, о котором вы пишете. Однако не нахожу это странным. Мне всегда казалось, что смысл существования „Хроники“ заключался в рассказах Альваро и Габито, которых теперь нет. Что поделаешь!..» (15, 24).
Друзья в Картахене встретили Габо с большой радостью, но с университетом у него ничего не вышло. Габо хотел продолжить занятия на 4-м курсе, однако ректор напомнил ему, что он не сдал три экзамена за 3-й курс, и предложил Габриелю, раз уж он действительно хочет стать адвокатом, пройти 3-й курс заново. Гарсия Маркес предложения не принял, и, таким образом, с учебой в университете было покончено навсегда.
— Ты понимаешь, сопляк, что ты наделал? — раздраженно спросил отец. — Я из кожи вон лез, чтобы заработать на твою учебу, а ты — раз, и все псу под хвост! Ты пустой человек! Посмотри на Луиса Энрике. Он скоро получит диплом и станет на ноги. А ты?
— А я уже давно стою на них. Чего ты кричишь? Кто вам мебель купил для нового дома?
— Я тебе отдам все до копейки!
— Габриель, перестань так разговаривать со старшим сыном, — заступилась мать за Габо.
— Не перестану! А вот кормить дармоеда — да! Что он знает о том, как мне достается кусок хлеба?
— Я не дармоед! Давно сам зарабатываю…
— Дерьмовые гроши! И те остаются в барах да в борделях! Тебе давно пора взяться за ум! А теперь что?
— Я пишу, печатаюсь…
— Вот и будешь есть бумагу! От меня ничего не жди…
Габо резко отодвинул стул и решительно направился к двери. На ходу проговорил:
— Мама, я тебя очень люблю. — И с силой хлопнул дверью.