Габриэла, гвоздика и корица

Амаду Жоржи

Около гаража Моасира Эстрелы собирались пассажиры на первый автобус. Взошло солнце, предвещая великолепный день.

– Богатый будет урожай.

– Завтра праздничный ужин, банкет в честь открытия автобусной линии …

– Действительно. Русский Яков пригласил меня.

Беседу прервали повторяющиеся короткие и тревожные гудки парохода. На пристани заволновались. Даже грузчики бросили работу и стали прислушиваться.

– Сел на мель!

– Чёртова гавань!

– Если так будет продолжаться, то даже корабль «Байяны» не сможет войти в порт.

– А тем более пароходы «Костейры» и «Ллойда».

– «Костейра» уже угрожала, что закроет линию.

Вход в гавань Ильеуса, трудный и опасный, был ограничен с одной стороны городским холмом Уньян, а с другой – холмом Пернамбуку на острове рядом с Понталом [48] .

Фарватер был узкий и мелкий, а песок на дне постоянно двигался под воздействием приливов и отливов. Корабли здесь часто садились на мель, иногда целый день уходил на их освобождение. Большие сухогрузы вообще не рисковали заходить в гавань, несмотря на прекрасный ильеусский пирс.

48

Понтал – район Ильеуса, расположенный на правом берегу Кашуэйры.

Пароход гудел всё тревожнее и тревожнее. Люди, пришедшие его встречать, потянулись на холм Уньян, чтобы рассмотреть, что происходит в гавани.

– Пойдём туда?

– Это безобразие! – заявил Доктор, когда приятели шли по немощёной улице, огибающей холм. – Ильеус производит большую часть потребляемого в мире какао, здесь есть первоклассный порт, однако доход от экспорта получает Баия. И всё из-за этой проклятой мели.

Теперь, когда дожди прекратились, самой животрепещущей для ильеусцев темой стала проблема гавани. О входе в гавань и о необходимости сделать его безопасным для больших кораблей спорили каждый день везде и всюду. Предлагали различные меры, критиковали правительство, обвиняли префектуру в инертности. Но пока решение не было принято, власти только обещали во всём разобраться, и порт Баии по-прежнему собирал экспортные пошлины.

Когда спор разгорелся в очередной раз, Капитан поотстал, взял под руку Ньё-Галу, с которым он распростился накануне около часа ночи у дверей заведения Марии Машадан.

– Ну и как тебе та штучка?

– Высший класс… – прогнусавил Ньё-Галу. А потом добавил: – Не представляешь, сколько ты потерял. Видел бы ты, как Насиб объяснялся в любви этой новенькой с косыми глазами, что пошла с ним. Уписаться можно со смеху…

Пароходные гудки раздавались всё громче и тревожнее, приятели ускорили шаг, народ прибывал со всех сторон.

О том, как Доктор едва не обрёл королевскую кровь

Доктор не был доктором, Капитан не был капитаном. Так же, как большинство полковников не были полковниками. Лишь немногие фазендейро в первые годы Республики [49] , когда начали возделывать какао, приобрели патент полковника Национальной гвардии. С тех пор повелось так: хозяина плантации какао урожайностью более тысячи арроб [50] стали называть полковником. В Баии это звание не имело никакого отношения к армии, а лишь свидетельствовало о богатстве фазендейро. Жуан Фулженсиу, любивший высмеивать местные нравы, называл их «полковниками жагунсу», поскольку многие принимали активное участие в борьбе за землю.

49

Бразилия стала республикой в 1889 году.

50

Арроба – мера веса, равная 15 килограммам.

Кое-кто из молодёжи даже не знал этого звучного и благородного имени – Пелопидас ди Ассунсан д’Авила – настолько они привыкли называть его уважительно Доктором.

Что же до Мигела Батисты ди Оливейры, сына покойного Казузиньи, который занимал пост префекта в начале борьбы за землю и сколотил состояние, но умер в нищете (о его добросердечии до сих пор вспоминают старые кумушки), то его прозвали Капитаном ещё в детстве, когда он, неугомонный и дерзкий, командовал своими ровесниками. Оба они были городскими знаменитостями и давними друзьями. Все жители города разделились на два лагеря и постоянно спорили, но так и не могли решить, кто из них двоих лучше владеет ораторским искусством. При этом не забывали и адвоката Эзекиэла Праду, непобедимого в судебных

спорах.

В национальные праздники – 7 сентября, 15 ноября и 13 мая [51] , во время празднования Рождества и Нового года c рейзаду [52] , презепиу [53] и бумба-меу-бой [54] , на церемониях по случаю приезда в Ильеус писателей из столицы штата – жители города наслаждались речами Доктора и Капитана и в очередной раз спорили, кто из них лучший.

В этом давнем, многолетнем споре никогда не удавалось достичь единодушия. Одни предпочитали цветистые монологи Капитана, в которых сочные эпитеты следовали друг за другом стремительным галопом, а модуляции его хрипловатого голоса вызывали исступлённые рукоплескания; другим больше нравились длинные витиеватые сентенции Доктора, его эрудиция, о которой свидетельствовало огромное количество цитируемых авторов, и обилие сложных предложений, где, как жемчужные зёрна, блистали такие редкие книжные слова, что лишь немногие знали их истинное значение.

51

Национальные праздники: 7 сентября – годовщина провозглашения независимости Бразилии; 15 ноября – годовщина провозглашения Республики; 13 мая – годовщина отмены рабства в Бразилии.

52

Рейзаду – народные представления, изображающие волхвов. Проходят с 24 декабря по 6 января.

53

Презепиу – рождественский вертеп, композиция из фигурок, изображающая сцены рождения Христа.

54

Бумба-меу-бой (Бумба, мой бык) – фольклорное представление, в котором участвуют такие персонажи, как бык, морской конь, апостол Матфей и т. д.

Даже сёстры Дус Рейс, отличавшиеся удивительным единодушием, в данном вопросе разделились. Хрупкая и нервная Флорзинья восторгалась взрывным характером Капитана, его фразами вроде «блистательная заря свободы», она наслаждалась вибрациями его голоса в конце каждого предложения. Кинкина, дородная и весёлая Кинкина, предпочитала эрудицию Доктора, его архаичный лексикон, его велеречивость, когда он, потрясая воздетым перстом, восклицал: «Народ, о мой народ!» Они спорили между собой, вернувшись с приёмов в префектуре или с праздников на городской площади, как спорил весь город и не мог прийти к единому мнению.

– Я ничего не поняла, но это так красиво… – заявляла Кинкина, поклонница Доктора.

– Меня аж озноб бьёт, когда он говорит, – вступалась Флорзинья за Капитана.

Все помнили те дни, когда на площади перед церковью Сан-Жоржи на украшенной цветами трибуне выступали по очереди Капитан и Доктор – первый как официальный оратор поэтического кружка имени 13 Мая, второй – от городского объединения любителей шарад и литературы имени Руя Барбозы. Все прочие ораторы куда-то подевались (даже учитель Жозуэ, чьё лирическое словоблудие пользовалось успехом у девочек из монастырской школы), и в торжественной тишине на трибуну поднимался то смуглый импозантный Капитан, в безупречном белоснежном костюме, с цветком в петлице и рубиновой булавкой в галстуке, похожий своим горбоносым профилем на хищную птицу, то худенький, почти совсем седой Доктор, маленький и нервный, как юркая птичка-щебетунья, в неизменном чёрном костюме, рубашке с отложным воротником, крахмальной манишкой и в пенсне, прикреплённом к пиджаку ленточкой.

– Сегодня выступление Капитана было фонтаном красноречия, – раздавались замечания. – Какой великолепный язык!

– Только смысла мало. Зато в речах Доктора всегда есть суть. Он просто ходячая энциклопедия!

Только доктор Эзекиэл Праду мог составить им конкуренцию в тех редких случаях, когда он, почти всегда в дымину пьяный, поднимался на трибуну не в зале суда. У него также были бесспорные достоинства. Что же касается судебных прений, то тут публика была единодушна: с ним никто не мог сравниться.