Гадание при свечах
Шрифт:
– Представьте себе, нет, – твердо сказал отец. – У меня необщительный характер, и я устаю в больнице. Мне некогда болтать о пустяках.
– Не о пустяках! – голос стал суровым. – Мы вас просим об очень даже серьезных вещах! При вашей биографии…
От порыва ветра оконная створка вдруг резко захлопнулась прямо у Марины над головой, и она отпрянула, испугавшись, что отец подойдет к окну и заметит ее.
– Мари-ина! – услышала она зычный Глашин голос. – Чего есть не идешь?
Она побежала обедать, чувствуя, как гнетущий, необъяснимый страх вползает в сердце. Страх был связан с этим тучным
Они не вышли из кабинета ни в пять, ни в шесть. Марина сидела у себя в комнате, держа на коленях книгу и прислушиваясь к каждому шороху. О чем можно говорить так долго, если отец уже три часа назад сказал ему, что разговаривать с ним не хочет?
– Как себе хочет, – не выдержала наконец Глаша, – а ужин я накрываю. Леонид Андреич весь день не евши, слыхано ли дело! А этот, может, выпьет да и уедет…
«Как же он выпьет, когда за рулем?» – подумала было Марина, но потом решила, что Глаша права.
В конце концов, все ездят пьяные, на грузовиках – так вообще…
Она села за накрытый стол и ждала, вызовет ли Глаша из кабинета отца с его неприятным гостем. Слава богу, вышли!
Лицо отца казалось спокойным, но Марина видела, что оно не спокойное, а каменно-непроницаемое. Гость расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и расслабил галстук. Лицо у него было такое же расплывчатое и незапоминающееся, как и фигура.
Отец сам разложил еду по тарелкам, по-прежнему не произнося ни слова; бутылка водки так и стояла неоткупоренная. Марина чувствовала, что молчание не просто стесняет и пугает ее, но начинает давить какой-то страшной, невыносимой угрозой. Но она не знала, что ей спросить или сказать. Ничего невозможно было спросить в присутствии этого человека…
А вот он, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства от гнетущей тишины, повисшей в комнате. Что-то мурлыча себе под нос, он достал из кармана ножичек и откупорил бутылку, разлил по стаканам.
– За знакомство, Леонид Андреич! – сказал он. – Будь здорова, Мариночка!
«Откуда он знает, как меня зовут?» – удивилась Марина.
Выпив, гость еще больше повеселел. Наверное, водка натощак ударила в голову. Он откинулся на спинку стула и, улыбаясь, спросил:
– Ну, Марина, как тебе тут живется?
– Хорошо, – удивленно ответила Марина.
Как будто он приехал ее навестить!
– Это хорошо, что хорошо, – заметил гость. – Хотя, по мне, – глушь тут у вас, тоска для интеллигентного человека. Правда ведь, Леонид Андреич?
Отец молчал, а тот продолжал, снова обращаясь к Марине:
– А ты вообще-то как, с профессией определилась уже? Врачом, наверно, хочешь быть, как папа?
– Да, – кивнула Марина.
– Это ты правильно, – кивнул гость, и Марина ясно расслышала в его голосе злорадство. – Правильно дочку воспитываете, товарищ доктор! Ну, желаю тебе, Мариночка! – Он снова опрокинул в рот водку. – За осуществление, так сказать, желаний. Жалко будет, если у такой хорошей девочки вдруг жизнь не сложится… Всяко ведь бывает, жизнь есть жизнь. Бывает, человек никак из глуши не вырвется. Вроде и способности имеются, а
Марина переводила взгляд то на гостя, то на отца. Она видела, как меняется выражение отцовских глаз. Впервые в жизни она увидела, как в них мелькнул страх. Страх тут же исчез, заслоненный прежней невозмутимостью, но, все-таки успев заметить его, Марина была потрясена. Страх в глазах ее отца! Этого быть не могло, этого никогда не было и не могло быть никогда!..
Она почувствовала, как все начинает дрожать у нее внутри. Это ощущение тоже было новым, и она сначала даже испугалась его. Но оно становилось все сильнее и сильнее, оно перекрывало ее испуг…
– Что ж вы все молчите, Леонид Андреич? – Голос у гостя стал уже откровенно издевательским. – Успокоили бы дочку: мол, не волнуйся, папа тебя вырастит-выучит. А то ведь мало ли что ребенок может подумать! Решит еще, что ведь папа-то в один прекрасный день возьмет да и исчезнет куда-нибудь… Поди найди потом, поди разберись. Да и кто разбираться будет?..
– Марина, ты поела? – спросил отец, и Марина увидела, как рука его сжалась в кулак и пальцы побелели. – Иди к себе.
– Что же это вы ее отправляете, Леонид Андреич? – спросил гость, и голос его стал жестким. – Пусть посидит, ей же тоже скучно одной. Пусть послушает, что умные люди советуют – у нее вся жизнь впереди…
– Марина, я тебя прошу, иди к себе, – повторил отец, стараясь говорить как можно более мягко. – Нам надо поговорить без посторонних.
Марина встала, медленно отодвинув стул. Та странная дрожь, которая началась в ней несколько минут назад, перестала быть дрожью – ей показалось, что все у нее внутри закипает, что вся кровь ее рвется наружу.
Она обошла стол и, оказавшись за спиной у отца, пошла было к двери. Но, уже взявшись за дверную ручку, вдруг остановилась и резко обернулась. Она не понимала, что с нею происходит, но чувствовала, что больше не владеет собой. Расплывчатый человек за столом ухмылялся, а глаза у него были безжалостные, и они были устремлены на ее отца…
Марина не могла сдвинуться с места и не могла отвести взгляда от этих маленьких холодных глаз. Сначала гость не смотрел на нее, но потом, словно подчиняясь ее приказу, медленно перевел взгляд и стал смотреть на нее не отрываясь, как завороженный.
Марина не знала, как долго они так смотрели в глаза друг другу, – может быть, всего несколько секунд. Она почувствовала, что напряжение в ней становится невыносимым, еще мгновение – и оно разорвет ее изнутри. И вдруг что-то лопнуло в ней, мгновенно выпустив ту неостановимую силу, которая властно рвалась наружу!
И в ту же секунду Марина увидела, как этот человек побледнел, открыл рот и начал судорожно хватать воздух. Потом он прижал руку к горлу, и лицо у него стало синеть. Стул закачался под ним и медленно, как во сне, начал падать назад.
В то же мгновение отец вскочил из-за стола. Марина подумала – медленно подумала, как никогда ей не приходилось думать прежде! – что он сейчас бросится к этому страшному гостю. Но вместо этого отец стремительно обернулся к ней, и она увидела, что глаза у него стали совершенно белыми.