Галактический хищник
Шрифт:
– Значит, нам здесь ничего не грозит?
– Ничего, сахим.
Я задумался. Идти сейчас вперед не имело смысла, а переправляться на другой берег - нельзя. Оставалось одно: переждать наводнение здесь. Я вновь развернул карту и, сверив на запястном календаре хронометраж пройденного пути с его разбивкой по карте, убедился, что опережаю составленный дома график на трое суток. Маловато. Сидеть здесь придется минимум неделю, пока новое русло Нунхэн более-менее установится и уровень воды нормализуется. Значит, потом, чтобы войти в график, нужно увеличивать либо скорость каравана, либо время дневных переходов. Прямо
Я вспомнил, с каким напряжением мы штурмовали второе лессовое плато, и понял, что такого темпа могу не выдержать. А если в этот момент меня атакует млечник? И тут до меня, наконец, дошло.
Идиот! Нет, кажется, я действительно отупел до маразма. Изматывая себя непосильными нагрузками, лишь бы только не выбиться из графика, я тем самым облегчаю млечнику его задачу. Ведь он только и ждет, когда я вымотаюсь до изнеможения, чтобы взять меня без всякого сопротивления! Конечно, соблюдение графика играет не последнюю роль в моем предприятии, но не ценой же собственной жизни наверстывать просроченное время? Так легко из охотника превратиться в дичь.
– Решено, - сказал я Тхэну.
– Завтра ставим здесь палатку и отдыхаем. Шесть дней.
– Может, все-таки пойдем в селение, сахим?
– несмело предложил Тхэн.
– Нет. Бабочки не любят жить рядом с человеческими жилищами, - на ходу выдумал я причину. Тхэн рассмеялся.
– Это, наверное, у вас, людей, - сказал он.
– Мы живем в дружбе со всем живым.
– Знаю, - кивнул я.
– Но бабочка, на которую я охочусь, обитает не на Пирене. А я говорю о ней.
Тхэн пожал плечами, загасил костер и, взяв с земли мою пустую миску, пошел ее мыть. Я не стал ждать, когда он вернется и усядется у погасшего костра с лицом истукана, чтобы вести переговоры с Колдуном, забрался в спальник, принял таблетку тониспада и закрыл глаза.
Этой ночью у меня страшно разболелась голова. Меня бросало то в жар, то в холод, я метался во сне, как в бреду. Экранирующая сетка, как мне казалось, раскалилась добела, сжигая на голове кожу и волосы, а электроды вольтовыми дугами испепеляли мозг. Руки сами собой тянулись к голове, и если бы не действие тониспада, четко разграничивавшего в сознании реальность происходящего и фантасмагорию сна, возможно, в припадке боли я бы неосознанно сорвал с себя сетку. Но стоило только рукам прикоснуться к голове, как я просыпался.
Тхэн, почувствовав, что со мной творится неладное, почти не спал. Пару раз он подходил ко мне, шептал успокаивающие слова, но прикоснуться ко мне не осмелился. В конце концов он сел рядом со мной на землю и просидел весь остаток ночи не смыкая глаз.
Наутро я проснулся с тяжелой, будто с похмелья, головой. Умылся, выпил кофе и поставил палатку. Отдыхать, так отдыхать. Похоже, переутомление, накапливавшееся во мне, выплеснулось прошедшей ночью. Как на финише у стайера, отдавшего все силы дистанции. Но до моего финиша было еще далеко... Если только головная боль не имела другой причины.
Я попросил Тхэна, чтобы он оградил палатку от нашествия насекомых, установил в ней кондиционер и выставил температуру на двадцать градусов. И, право слово, чуть не замерз - настолько привык к одуряющей пиренской жаре.
Закуклившись в спальник, я все утро пролежал в прохладе палатки, пытаясь дремой компенсировать кошмарную
Ближе к полудню я выбрался из палатки и увидел, что Тхэн спокойно спит прямо на земле на самом солнцепеке. Чуткости его сна можно было позавидовать. Куда там мне с патентованным тониспадом! Стоило только посмотреть на Тхэна, как он тут же открыл глаза и поднял голову.
– Сахим чего-то хочет?
– спросил он.
– Да. Начнем расставлять силки для млечника.
Брови Тхэна удивленно взлетели.
– Сейчас?
– Сейчас.
– Но, сахим, началась жара. Все бабочки спят.
– Млечник не спит, - сказал я.
– Да и ваши бабочки не все впадают в дневную диапаузу. Ты помнишь, когда я поймал парусника на солончаках? В полдень.
Возразить Тхэну было нечего. Он встал.
– Вьючить долгоносое?
– спросил он.
– Не надо, - отмахнулся я и впервые за время экспедиции стал развязывать красный тюк. Достав оттуда рюкзак, я загрузил в него пять гильз локальной пространственной свертки и взял лопату.
– Бери рюкзак и пойдем.
Тхэн поднял рюкзак, попытался нести его за лямки и так и эдак, но по-всякому было неудобно, и тогда он, не мудрствуя, взгромоздил рюкзак на голову. Я рассмеялся и помог ему надеть рюкзак на плечи. Такой способ переноски, как и все необычное, вызвал у Тхэна бурный восторг, и он долго по-детски счастливо похохатывал, идя за мной вдоль реки. А потом замурлыкал нехитрую песенку о том, как мы идем, как солнце светит, как река течет, как трава растет...
Эта песня в разных вариациях, в зависимости от того, что видели перед собой глаза проводника, сопровождала меня всю экспедицию. Но, в отличие от заунывных песен земных караванщиков, ее мелодия была много веселей. Оно и понятно. Как ни привычна для бедуинов пустыня, но впереди их ждал оазис с другой жизнью, и они заводили бесконечные песни на одной ноте, чтобы скоротать путь от одного оазиса до другого. Для Тхэна же вся его знойная планета была средой обитания, его оазисом с нормальной для пиренитов пятидесятиградусной температурой. И он пел от радости жизни и своего неугомонного характера.
Мы прошли километра полтора вверх по течению. Здесь, выбрав небольшой пригорок, я взошел на него и оглянулся на палатку. Пожалуй, достаточно.
– Копай. Глубина ямы должна быть около метра.
– Я воткнул лопату в землю и смерил взглядом Тхэна.
– Ну, тебе по грудь.
Тхэн взял лопату и принялся ее недоуменно рассматривать. Я улыбнулся, отобрал у него инструмент и показал, как нужно копать. И опять меня ждал взрыв веселого изумления. Тхэн выхватил лопату и рьяно принялся за дело.
– Рюкзак сними!
– фыркнул я.
Тхэн оказался способным учеником. Работал он, как землеройный автомат, и буквально через десять минут достиг нужной глубины.
– Достаточно, - остановил я его. Похоже, Тхэн настроился прокопать Пирену насквозь.
– Вылезай.
Тхэн выбрался из ямы, и я замерил ее метровой гильзой пространственной свертки. Глубоковато. Придется подсыпать земли.
– А теперь засыпай, - приказал я, опустив гильзу в яму и держа ее за верхний конец. Глаза проводника полезли на лоб.